– Ну что, Колюня, ещё чуть-чуть, и мы у цели. Можешь не торопиться. У дедушки день рождения послезавтра. Эх, оттянемся от души!
– Да я и не тороплюсь. Лодка сама чуть ли не летит. Ветер-то попутный… Павел Фёдорович, а вы вправду нам двойную северную ставку дадите?
– Ну так я ж сказал, двадцать процентов ваши.
– Так это, выходит, нам десять лимонов может перепасть?
– Выходит так. Радуйся, Колюня.
И Колюня – крепкий бугай лет сорока пяти – разулыбался, как подросток, которому пообещали подарить самый крутой “Харлей Дэвидсон”.
– В Москве-то пекло сейчас. А здесь – красота…
– Это точно! Спасибо деду, что он именно здесь запрятался. Всю его капусту срубим и отдохнём заодно красиво. А главное – тут остерегаться некого.
– Да… В первый раз так подфартило. Курорт, а не работа…
– А что, Коля, не переименовать ли нам это “Озеро Сожаления” в “Озеро Радости”?
– Я не против.
– И я “за”. Сейчас мы так на нашей карте и напишем, поставим дату и подпишемся…
Так и появилась собственноручная надпись и подпись Павла Фёдоровича Лопатина на карте, ставшей впоследствии одним из вещественных доказательств в громком уголовном деле. Да… Географические названия просто так не даются. Они имеют свои глубинные истоки, и одним росчерком пера озеро сожаления в озеро радости не превратить. И те жизнерадостные туристы в этом вскоре убедились…
Глава 1. С чего всё началось
Всё началось более сорока лет тому назад. Дежурный семинар отдела синтеза кристаллов по философии. Обсуждение гипотезы Большого взрыва[2]. Отчаянный спор, продолжившийся на квартире завлаба и закончившийся лишь в третьем часу ночи по причине полной неспособности спорщиков воспринимать бессвязную речь оппонентов и связно выражать собственные озарения. Победителем в споре стала двухкомпонентная жидкость без цвета, но с запахом – “Московская особая”. Истина оказалась в ней – так решили невыспавшиеся спорщики, встретившись на другой день в лаборатории, и на этом бесспорном суждении спор о зарождении Вселенной завершился.
Неизвестно, задумывались ли впоследствии другие участники спора над началом всех начал. Но доподлинно известно, что младший научный сотрудник, недавно защитивший кандидатскую диссертацию, Олег Дудинский стал часто и подолгу размышлять об этом грандиозном событии. Вообще надо сказать, что Олег был увлекающейся натурой. Увлекающейся натурой был и его научный руководитель – тот самый заведующий лабораторией. Но увлекались они совершенно по-разному. Завлаб, известный в мире специалист и, разумеется, доктор химических наук с перспективой в ближайшее время стать членкорром, а там, глядишь, и полным академиком, был безмерно увлечён кинетикой[3] зарождения и роста кристаллов, фазовыми диаграммами и прочими физико-химическими премудростями. И только. Остальное его не интересовало. А вот его подопечный Олег увлекался теми же премудростями вовсе не безмерно и не исключительно.
Олег поступил на химфак Московского университета на волне подъёма химии, когда на всех углах висели лозунги “Коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны, плюс химизация народного хозяйства”. Газеты и радио рисовали радужные перспективы ближайшего будущего, в котором именно химия будет творить чудеса. Эта пропаганда в случае с Олегом своей цели достигла, и химия стала его первым серьёзным увлечением. Пока он учился в университете, поднялась волна популярности физиков, увлекшая и Олега. Он избрал себе специализацию “физическая химия” и оказался в конце концов в лаборатории синтеза полупроводниковых материалов академического института в Москве. Это был разгар полупроводниковой революции в электронике. Стоит ли говорить, что работа на острие науки и техники с головой увлекла Олега.
Он быстро защитил кандидатскую диссертацию и перед ним забрезжили перспективы выхода на докторскую. Но он к своему удивлению заметил, что работа стала его как-то тяготить. Всё стало обыденным и пресным. Душа искала нового увлечения, и оно не замедлило явиться. Новой его страстью стали… иностранные языки. Ещё в университете он без малейшего напряжения освоил английский язык на таком уровне, что и выпускники инъяза могли бы ему позавидовать. А теперь Олег решил взяться за немецкий. Для химика такой выбор вполне логичен – немцы всегда были сильны в химии, и завлаб поддержал Олега. Немецкий дался Олегу ещё легче, чем английский. За немецким последовал чешский. Этот несколько странный для учёного выбор объяснялся просто: лаборатория Олега начала сотрудничество с коллегами из Праги. Общение с ними проходило преимущественно на русском, иногда на английском. Олегу показалось, что это не совсем вежливо, и ему захотелось исправить такое положение. Через полгода, выехав в первую командировку в Прагу, он поразил и порадовал своих чешских коллег, вполне сносно общаясь с ними на их родном языке.
Тот самый философский семинар случился вскоре после возвращения Олега из Праги, и Олег оставил мысль о штурме очередного языка – французского, а навалился со всем жаром на проблему мироздания. И это стало его увлечением на всю жизнь. Французский же так и остался невыученным.
Олег с энтузиазмом засел за теорию относительности и квантовую механику, без которых не разобраться в космологии[4]. Вскоре он понял, что без глубоких знаний в математике в этих дисциплинах не обойтись. Пришлось ему засесть за знаменитый курс высшей математики Смирнова, далеко выходящий за пределы университетского курса для химиков. В конце концов он осознал, что хоть он уже и мог бы читать лекции и по теории относительности, и по квантовой механике где-нибудь в пединституте, до уровня физика-теоретика, способного сказать своё слово в космологии, ему было недостижимо далеко.
Его увлечение сыграло с ним злую шутку. Он уже не мог с былой отдачей работать в лаборатории. Докторская перестала его привлекать, и он решил вообще уйти из науки. Ему подвернулось хорошее место в “почтовом ящике”[5] в Пензенской области, где почти не было науки, но было размеренное серийное производство и почти в два раза более высокая зарплата. И, главное, новая работа не мешала его увлечению космологией. Его мозгам не приходилось более раздваиваться. Рутина производства такого напряжения, как в научной лаборатории, не требовала. На новом месте Олег… Нет, на новом месте он был уже зрелым специалистом с непререкаемым профессиональным авторитетом, руководителем среднего звена и, разумеется, никто не позволял себе типичного для академической среды панибратства; на новом месте он стал Олегом Ивановичем.
Жизнь наладилась. Олег Иванович хорошо зарабатывал, в семье было всё в порядке, подрастала дочка-отличница. Хорошая трёхкомнатная квартира, дача и даже автомобиль “Нива”. У Олега Ивановича появилось новое хобби, которое совсем не мешало ему размышлять над загадками мироздания, но здорово услаждало жизнь – рыбалка. А каких чудо-карасей – “сковородников” – привозил Олег Иванович с окрестных озёр и щедро делился ими с соседями! И вот однажды…
