– От я им всем покажу! Они еще пожалеют…, – ехидно посмеиваясь и довольно потирая руки, повторяла баба Надя, измазывая пятые ворота прокисшей сметаной. Рожицы получались довольно таки скверные и мало похожие на рожицы, хотя в то же время имели свою индивидуальность.
– Мы-то в художественной школе и не научались, портреты не рисовали, но ответить, конешно же, непременно, – ворчала баба Надя, осматривая встречающую рассвет улицу и на глаз определяя следующую жертву.
Ворота Жлобиных казались наиболее привлекательными, но из-под них угрожающе выглядывали челюсти Бобра – Жлобинского мастиффа, что напрочь развеивало желание использовать ворота как холст.
– Ну, едрить твою налево, во жлобы, цепочки для собаки пожалели, – сплюнув недовольно в их сторону, портретистка баба Надя поплелась домой, решив измазать остатками сметаны ворота соседки Люси, кот которой вечно драл ее кота Васю.
Сметана закончилась на левом глазу, кроме того, левое ухо также не успело обозначиться. Солнце уже поднималось, петух Люси, нервно похаживая по забору, сверху вниз осматривал творение человеческих рук. Видно художественного замысла он таки не понял, так как, после полного досмотра шедевра, слетел с забора и клюнул бабу Надю прямо в зад, та же, глубоко обидевшись, швырнула в петуха тапком. Звук шлепающегося тапка разбудил соседского пса Шурика, славившегося самым громким лаем в округе. Шурика сразу же поддержал Бобер и все остальные собаки прилегающей местности. Самое досадное заключалось в том, что петуха тапком не задело. Вернув тапок на место, баба Надя поспешила домой. Открыв калитку, она оглянулась назад и, окинув взглядом Люськины ворота, разочаровано покачала головой.
– И, едрить твою налево, все-таки подруга, нехорошо как-то без глаза.
Под нескладный лай домашней живности, баба Надя вытащила из кармана помидор, сорванный ранее на крайний случай, поспешно вернулась к забору соседки и размазала овощ на месте предполагаемого размещения глаза. В этот момент петух Люси громко сообщил деревне о наступлении утра очередного дня, за что получил остатками помидора по голове. Громкое «Ку-ка-ре-ку» оборвалось, а сам источник звука свалился с забора. Мелко засеменив по щебенчатой дороге, баба Надя пошла отдыхать.
– Да уж…, – многозначительно промолвил местный интеллектуал Сергей, сидевший на крыше дома и рассматривающий, до появления бабы Нади, поредевшее и посветлевшее уже не звездное небо, – Хотя… А чем еще заниматься? – он пожал плечами, посмотрел еще раз на небо и, выплюнув соломинку, полез вниз.
* * * * * * * * *
– А, шоб им повылазило, – во двор бабы Нади прорвалась соседка Люська и, не церемонясь, начала рыскать по дому, в поисках подруги. – Во люди, сметаны не пожалели, – не найдя никого в доме, кроме одиноко читающего инструкцию к пачке макарон деда Ивана, она продолжила поиски на участке.
Баба Надя отозвалась из уличного санузла, тонко намекнув, что выйдет позже.
– Дак, сметана то прокисшая, во люди, еще б этими… экскрементами б обмазали, – громко цитировала свои возмущения Люська, облокотившись о грушу, стоящую рядом с санузлом. – Надь, да ты выходи, ты это уже видела, а? Так у Еремкиных то рожа улыбающаяся, а у меня что? Еще и без уха… И петуха моего не видно… Надь, да ты не волнуйся, ты выходи, пойдем, покажу, – возмущение Люси достигло предела, и она попыталась пройти к подруге. Баба Надя со своей стороны пыталась удержать ручку туалета, но Люся не сдавалась. – Вот узнаю, кто безобразничает, уши поотрываю. И ведь не спится кому-то. Надь, ты там живая?.
– Однако…, – многозначительно промолвил интеллектуал Сергей, проезжая мимо на велосипеде, и почесал затылок.
Баба Надя все же сдалась и, нашептывая проклятия, вышла из туалета. Люська не смолкала, вспоминала все имеющиеся в ее словарном запасе ругательства, а также ранние работы Малевича и Шишкина.
– Ты че там делала-то? – наивно спросила Люська.
– Клопов травила, – промычала первое, что пришло в голову баба Надя, и недовольно отмахнулась.
– Клопов??? – растерялась Люська. – Ну да ладно. Ты уже выходила, видела, что творится? Так теперь уже не один забор.
В этой ситуации бабе Наде некуда было вставить слово, что было не свойственно ее натуре. Она пыталась быть участливой и возмущенно кивала, иногда открывала рот, дабы поддержать соседку словесно, но Люсин монолог никак не заканчивался, что начинало раздражать бабу Надю.
– Дак изрисовали как… и чем… и почему-то и на моих воротах. Вот попадись мне под руки эти наглецы. И што придумали, какие-то каракули.
– Да ты шо? Вот подлецы! – неподдельно и громко наконец-то возмутилась баба Надя, увидев на своем заборе знакомую каракулю.
Две давние подруги, перекрикивая друг друга и красноречиво размахивая руками, высказывали свое возмущение ранним воскресным утром на одной из улиц деревни Нескладная.
* * * * * * * * *
На совете собрались все желающие активисты деревни и местная интеллигенция в лице Сергея, приглашенного и приведенного лично деревенским головой Степаном Арсеньевичем. В зале клуба было шумно, все собравшиеся высказывали свое мнение по вопросу дня, а попутно раскрывали тему отношений продавщицы Леночки с шофером Васей и запоя сторожа Никифора Мирославовича.
– Предлагаю собрание считать открытым, – Степан Арсеньевич громко стукнул туфлей по столу, грозно посмотрел на затихших собравшихся и надел туфлю на правую ногу.
Сергей отметил важную роль обуви в протекающих процессах, а также отсутствие носка на ноге Степана Арсеньевича и продолжил наблюдение за насекомым, ползающим по цветастому платку доярки Вали, сидящей прямо перед ним.
– На данном этапе у нас имеются семь обезображенных ворот наших односельчан, причем наиболее часто отмечаются безобразия на воротах Гороховой Надежды Афанасьевны, – начал речь Степан Арсеньевич.
Собравшиеся дружно оглянулись на бабу Надю, последняя в свою очередь изобразила глубоко обиженное настроение. Все понимающе сочувственно пожали плечами и вновь обратили свое внимание на Степана Арсеньевича.
– В связи с последними событиями и, дабы пресечь дальнейшие безобразия, мы обратились к местному представителю правоохранительных органов Алексею Николаевичу Безухову. Алексей Николаевич, Вам слово, – Степан Арсеньевич одобрительно посмотрел на участкового, сидевшего в первом ряду, и жестом пригласил его к трибуне.
В зале наметилось оживление, баба Надя съежилась, Люська ободряюще похлопала ее по плечу, а Сергей с сожалением отметил, что насекомое переползло на лицевую поверхность платка доярки Вали. Алексей Николаевич важно прошел к трибуне и грозно осмотрел зал, давая понять окружающим, что дело очень серьезное и все виновные уже известны.