Евгений Санин - Тайна рубинового креста

В каждой новой истории, даже самой неинтересной, есть какая-то тайна. Хотя бы в том, какой у нее будет конец. А эта… эта уже началась таинственно и необычно в древнем, основанном еще в XII или XIII (тоже загадка!) веке монастыре. Началась в тот самый предутренний час, когда сон людей особенно крепок и сладок.

В гулком, темном храме, освещенном лишь лампадами у икон да редкими свечами, размеренно и привычно шла служба, совершалось таинство исповеди.

Паломники один за другим подходили к аналою, возле которого стоял священник-монах. Они каялись в своих грехах: одни по памяти, другие по бумажке. Священник рвал бумажки на части, покрывал голову кающихся епитрахилью, негромко творил молитву и благословлял причащаться. Потом, выйдя из царских врат в красивой золотистой митре, он сказал такую проповедь, что плакали не только старушки, но и заблестели глаза у мужчин, среди которых был даже военный…

После службы этого священника у входа в храм с нетерпением поджидала целая толпа народа. Едва он появился на крыльце, люди с радостными возгласами «Старец… старец… отец Тихон идет!» бросились к нему.

Два крепких послушника, привычно тесня толпу, образовали живой коридор перед старцем, который, не останавливаясь, прямо на ходу благословлял, отвечал на вопросы, давал советы…

Какая-то женщина плакала от счастья – ей удалось передать записку с именем своего сына. Другая кричала прямо через головы:

– Батюшка! У меня муж офицер, на границе без вести пропал! Полгода ни слуха ни духа…

– Всё хорошо… всё хорошо будет! – мимоходом бросил ей старец. – Вернётся!

– Правда?.. – веря и не веря пролепетала женщина.

По толпе из уст в уста пронесся восторженный шепот, и послышался уверенный, даже чуть недовольный голос послушника:

– Раз старец сказал, – значит, вернется!

Женщина просияла, а дожидающийся своей очереди парень удивленно спросил стоявшего рядом пожилого мужчину в монашеском одеянии:

– Какой же он старец? Ему и пятидесяти еще нет!

– А это не от возраста зависит, – ответил тот. – Старцами становятся по воле Божьей, за особую святость жизни!

Парень кивком поблагодарил монаха и, когда старец поравнялся с ним, неумело сложил руки под благословение и, боясь не успеть, торопливо сказал:

– Благословите храм у себя в Покровке восстановить! А то – креста нет… купол осыпался… на стенах – березки… Смотреть больно!

Старец остановился, сам положил, как положено, правую ладонь парня на левую и ласково сказал:

– Благое дело задумал. Бог благословит! Как, говоришь, село называется?

– Покровка!

– Пок…ровка?.. – в лице старца что-то дрогнуло. Взор его затуманился, он даже тряхнул головой, словно отгоняя неожиданно поразившую его мысль. – Это – в Рязанской области?

– Не в области – в крае, в Красноярском! – заулыбался парень – Из Сибири я!

– А, ну да, ну да… – рассеянно кивнул старец и, уже не останавливаясь, не отвечая больше ни на чьи вопросы, направился прямо в братский корпус.

Здесь, в своей келье, он долго смотрел на иконы, молился, затем перевел взгляд на зарозовевшее от первых солнечных лучей окно и прошептал:

– Нет! Не могу… не смогу!

Через пять минут он уже был в домике настоятеля монастыря.

Старый седой архимандрит встретил его слегка удивленно, но с улыбкой:

– Ну, отче… Только хотел келейника за тобой послать, а ты уже здесь! Что, решил меня своей прозорливостью удивить? Не выйдет! Признавайся: отец Феодор уже успел передать, что я буду просить тебя подменить его на время отпуска, а?

– Да нет, как раз наоборот, – через силу усмехнулся старец. – Это я сам пришел просить благословения пустить меня в отпуск!

– Ты? В отпуск?! – не поверил настоятель. – Позволь… За пятнадцать лет ты и слышать не хотел о нем! Даже от поездки по святым местам отказался, ни разу не выходил за стены монастыря. И вдруг… в то самое время, когда наплыв паломников, когда у меня почти все иеромонахи в разъезде – в отпуск? Нет! И потом, отче, с твоим сердцем…

– Да я уже забыл, с какой оно стороны находится! – попробовал пошутить старец, но настоятель повысил голос:

– Это здесь, в монастыре! А в миру? Ты хоть представляешь, что там теперь творится? Хотя откуда… Ни радио, ни телевизора… Одно дело слухи, и совсем другое – увидеть мир своими глазами. Он же сразу убьет тебя! Нет, нет, и не проси. Не пущу.

– Ну, тогда я сам пойду! – спокойно заявил старец.

– Ну и иди! – вспылил настоятель. – Оставляй монашескую одежду и ступай! На все четыре стороны!

– И оставлю. И пойду! – решительно направился к двери старец, но настоятель придержал его за край мантии:

– Погоди. Сядь. Неужели все так серьезно? Случилось что?

– Да. Иначе бы не пришел.

– Что именно?

– Нет… Не могу рассказать, – подумав, покачал головой старец. – Да… Язык не поворачивается. Разве что…

Он пододвинул листок бумаги, написал несколько слов и протянул настоятелю. Тот, совсем как старец недавно читал записки паломников, прочитал написанное, почти с ужасом взглянул на него и удрученно покачал головой:

– Да… Дело и впрямь серьезное. Даже слишком… И как же ты намерен все это исправить?

Старец невозмутимо пожал плечами и произнес длинную ритмичную фразу на чужом языке.

– Ох, уж эта твоя любовь к латыни! – проворчал настоятель. – Что это по-русски хоть значит?

– Тот сделал половину дела, кто уже начал его! – охотно перевел старец.

Настоятель вздохнул:

– Вижу, настроен ты решительно! Что же мне теперь с тобой делать? Отпустить не могу. Но и задерживать не вправе. Ладно. Поезжай. Бог благословит.

Он обнял старца, попросил хоть попить с ним перед дорогой чаю, и когда тот вышел на крыльцо настоятельского дома, стало уже совсем светло. Пели птицы. За монастырскими стенами шумели машины, торопились идущие на работу люди – началось уже настоящее летнее утро…