Летом 594 г. до н. э., степью, выжженной лучами беспощадного солнца, слегка касаясь посохом земли, быстрым пружинистым шагом шёл мужчина. Одет он был в скромную одежду скифа – земледельца, но его стройная величественная осанка выдавала в нём человека непростого, а тёмные миндалевидные глаза смотрели пытливо и внимательно на окружающий мир. Из-под высокой шапки, конической формы, которая надёжно предохраняла голову путника от знойных и пламенных лучей дневного светила, выбивались длинные седые волосы и крупными волнистыми прядями спадали ему на плечи. Чёрные густые усы и борода посерели от пыли, и от этого на расстоянии тоже казались седыми. Уже много дней путник был в дороге, но усталости он почти не чувствовал. Его ноги привыкли к дальним путешествиям, а сердце радовалось новым впечатлениям. Он посетил разные земли и в каждой из них воспринял много мудрого, но всякий раз возвращался на родину в Скифию. В её бескрайних степях, в её буйных лесах и шумных зелёных дубравах, укрывающих несметное количество птиц и зверей от зоркого глаза охотника, в её реках, озёрах, мелких рукавах и притоках – он черпал силы для новых путешествий. В этот раз путник шёл по родной земле с севера, из края, где живут меланхлены (они уже не относятся к скифам, это – иные племена) на юг к Понту Эвксинскому (море гостеприимное, ныне Чёрное море). Конечной целью его путешествия был город Ольвия, один из крупнейших античных центров Причерноморья, а на полпути он собирался остановиться на некоторое время в урочище Эксампей – центре мира, где, как считали скифы, пролегал кратчайший путь, связывающий землю и человека с Небом и Творцом. Путник надеялся успеть принять участие в празднике «начало мира», воспроизводящем в ритуале рождение скифской земли. Скифы верили, что мир четырёхугольный, а в центре его местность Эксампей. Путник считал эту модель мира слишком упрощённой. Путешествуя по родным краям, да и по самой Скифии, он убедился, что мир гораздо сложнее, чем думают его соплеменники. Его всегда манил горизонт. А что там? Что дальше? Внезапно он остановился. Среди высокой травы паслись белые дикие кони. Сердце скифа не могло не вздрогнуть при виде таких красавцев. С детских лет скифы привычны к седлу, а то, что он предпочитает путешествовать пешком, вовсе не значит, что в нём умер наездник. Путник поднялся на небольшой холм и присел на его вершине, продолжая любоваться животными. «Как причудлива фантазия богов, – думал он. – Как разнообразен мир созданный ими. Даже кони не похожи друг на друга – белые, рыжие, чёрные. И облака в небе, – он поднял голову, – одни – напоминают вспенившиеся волны, другие – причудливых сказочных животных. И ослепительный диск солнца, – путник прикрыл ладонью глаза, – согревающий нас, а потом вдруг исчезающий за краем земли». Он понимал, что ему никогда не понять всех тайн этого мира. Но всё равно до конца своих дней, он будет размышлять, задавать вопросы и искать ответы на них. Иначе он не мог. В будущем его признают одним из семи мудрецов древнего мира, отец истории – Геродот, назовёт его великим философом. Имя этого человека – Анахарсис. Он был сыном Гнура и братом Кадуида, царя скифского; мать его была гречанка; поэтому он владел обоими языками. Он писал о скифских и эллинских обычаях, отличался свободой речи. Да он был велик, но он не был памятником самому себе. Анахарсис любил и ненавидел, заблуждался и сомневался, проявлял слабость и был вспыльчив, потому что, прежде всего он был ЧЕЛОВЕКОМ.
Анахарсис спустился с холма и продолжил свой путь к горизонту.
2. Отпуск отменяется (наши дни)
Владимир Антыхин с грустью поглядывал на стоящую в углу офиса, упакованную дорожную сумку. Он старался внимательно слушать сбивчивый рассказ директора краеведческого музея, мысленно прощаясь с отдыхом на берегу тёплого Азовского моря. В бархатный сезон, в сентябре, если, конечно, была пауза в делах, он всегда брал отпуск и тогда когда служил в органах МВД и сейчас, став директором частного сыскного бюро. Антыхин не хотел изменять традиции, но, кажется, жизнь рассудила иначе.
– Скажите мне, Аркадий…
– Аркадий Михайлович Фейгин, – счёл нужным напомнить своё полное имя директор музея.
– Да-да. Так вот, скажите, Аркадий Михайлович, разумеется, как директор директору, – улыбнулся Антыхин. – Вы не удивляйтесь, я этот вопрос задаю всем моим клиентам, если оказываюсь в такой щекотливой ситуации как сейчас. Почему вы одновременно обратились и ко мне и в полицию? Кому из нас вы больше доверяете или не доверяете?
– Понимаете, – замялся Фейгин. – Мы государственное учреждение и обязаны были вызвать полицию. Но, как говорят: «Бережёного и Бог бережёт». Большая у меня надежда на вас, Владимир Олегович. Вы ведь местный Шерлок Холмс, так, во всяком случае, называют вас в нашем городе.
– Вы мне льстите, – иронично ухмыльнулся Антыхин.
– Что вы, какая лесть, – замахал руками Фейгин. – Это, не сомневайтесь, правда. Вы действительно пользуетесь большим уважением у жителей Верхнегорска. Вы помогли многим. А люди, поверьте, не забывают добро.
– Спасибо, конечно, – сухо, сказал Антыхин. – Но давайте не будем задерживаться на моей персоне, а вернёмся к делу. Ещё раз, только спокойно, повторите ваш рассказ.
– Значит, вы нам поможете? – обрадовался Фейгин.
– Значит помогу.
– Благодарю вас! – директор порывисто пожал руку Антыхину.
– Аркадий Михайлович, мы же договорились…
– Виноват, – смутился Фейгин. – Постараюсь унять свою горячность. Буду кратким и точным. Я ведь понимаю, что вас интересуют только факты.
Чтобы успокоиться, Фейгин пригладил рыжеватую бородку клинышком, одним пальцем привычно поправил дужку очков на переносице.
– Понимаете, Владимир Олегович, скифскую чашу передал нам американский миллионер Роберт Слейтер из своей частной коллекции. Его мать родом из Верхнегорска и из уважения к её памяти он сделал музею такой, поистине, царский подарок. Как произведение искусства и с исторической точки зрения, чаша была самым ценным экспонатом, выставленным в нашем музее. Её потеря для меня равнозначна потери чести. Сейчас, конечно, честь не в моде, но мне уже шестьдесят лет и я принадлежу к поколению, для которого такая утрата, что-то да значит.
