Элли
Десять лет назад
Я сижу на кухне – играю в карты с соседом бабушки, Мюрреем. Ему нравится помогать мне осваивать покер и джин рамми вместо обычных детских игр вроде «Уно» или «Девятки». Выглядит он интересно – волосы на его лысеющей голове немного темнее, чем усы. Он любит показывать, как может шевелить своими вставными зубами, не вынимая их изо рта. Как зачарованная, я во все глаза смотрю, как он вытаскивает штуку, которую зовет «мостом», и между зубами у него появляется огромная дырка. Проделывает он это все одним ловким движением руки, словно фокусник.
Звонит телефон, разом вырывая меня из транса. Мне всегда хотелось ответить на звонок, но в семь лет такой шанс выпадает редко. Сейчас же родителей рядом нет, так что я вижу в этом блестящую возможность и бегу к телефону, пока Мюррей не помешал.
– Здравствуйте! – кричу я в трубку. – Это дом Лафлинов.
Следует долгая пауза. Меня это совершенно не останавливает.
– Не подскажете, с кем я говорю?
Из телефонной трубки до меня с шипением доносится серьезный мужской голос.
– Могу ли я поговорить с Катрин Лафлин, пожалуйста?
– Секундочку, – произношу я и роняю трубку, она повисает на проводе. – Мам! – кричу я. – Мама! Тебе кто-то звонит!
Моя мама спит на диване. Ее рука свисает вниз, к полу, словно она хочет снова взять в пальцы сигарету, сейчас затушенную об жестяную консервную банку, стоящую неподалеку.
– Проснись, – прошу я и трясу маму за плечи. Она протестующе стонет.
– Малыш, хватит, – строго говорит она. – Дай маме спокойно поспать.
– Но тебе звонят!
– Я не могу сейчас подойти, – бормочет она. – Попроси передать сообщение. А лучше позови бабушку или Мюррея.
– Ладно, – соглашаюсь я, сама для себя притворяюсь, что не услышала последнюю часть, и бросаюсь назад на кухню. Когда я бегу, мои носки скользят по линолеуму.
– Она сейчас занята. Может, оставите свой номер телефона?
– Нет, это очень важно. В доме есть еще кто-то из взрослых, с кем я могу поговорить?
– Мой отец с нами больше не живет, – сообщаю я. Следует еще одна долгая пауза.
– А кто-то еще в доме есть?
Я жму плечами и смотрю на Мюррея, который теперь стоит прямо позади меня. Устав от взрослых и их дел, я пихаю трубку ему в руки. Он здоровается со звонящим, затем молча слушает. Черты лица Мюррея искривляются, но не в обычной для него забавной манере. Его губы искажаются в гримасе, а глаза закатываются, словно пытаются сбежать подальше, запасть, «задвинуться» глубже в голову.
– Мы вам перезвоним.
Закончив разговор, Мюррей очень осторожно вешает трубку на рычаг.
– Дорогуша, можешь убрать наши карты? – спрашивает он, подходя к столу. – И будет славно, если ты сбегаешь на заправочную станцию за колой и чем-нибудь вкусненьким.
Вручив мне пятидолларовую купюру, он подталкивает меня к двери, выгоняя на улицу, и даже забывает напомнить про то, чтобы я не говорила с незнакомыми людьми и смотрела по сторонам, прежде чем переходить дорогу. Произносит лишь:
– И не забудь постучаться в дверь, когда вернешься.
Шагая вниз по дороге, я мну в пальцах хрустящую бумагу – свидетельство того, что теперь я богата. Патрульная машина проезжает мимо и заворачивает за угол. Не знаю, что заставляет меня повернуть назад, но я поворачиваю и бегу к дому, спотыкаясь из-за развязанных шнурков. Деньги совсем позабыты – я вижу машину моего отца, припаркованную у дома. Ее проржавевшая выхлопная труба и грязный номерной знак покрыты слоем пыли.
– Папа! – кричу я.
Его челюсть подергивается, когда он замечает меня. Сначала я думаю, что совсем как у мамы, когда она выпьет, но потом понимаю – что-то не так. В глазах моего отца застыло странное дикое выражение напополам со страхом.
– Птенчик.
– Папочка, что ты тут делаешь?
– Я пришел поговорить с мамой и бабушкой.
– Ты за мной пришел? – радостно кричу я. – Мы пойдем в парк?
– Не сейчас, Птенчик. Я должен обсудить с ними кое-что важное, – объясняет он, затем берет меня за руку, и моя ладошка тонет в его огромной ладони. – Пойдем, малышка.
На улице начинают завывать полицейские сирены, и отец вталкивает меня в дом. Он с грохотом закрывает дверь и щелкает замком. Рядом с нами Мюррей. Он стоит около входа – мне показалось, что стоит уже давно. Его рука лежит на дверной ручке.
Внезапно папа выпускает мою руку и спешит к бабушке, сидящей на диване рядом с толком еще не проснувшейся мамой, и бабушка испуганно вскакивает на ноги. Она явно удивлена появлением моего отца, как и тем, что я почему-то пришла вместе с ним.
Папа делает к ней еще шаг, и бабушка ведет его на кухню – я не могу разобрать их приглушенные голоса. Рев сирен полицейских машин наполняет весь дом, заглушает любой другой звук, даже телевизор и радио. Затем слышится визг шин у подъездной дорожки.
Взгляд бабушки блуждает, останавливаясь то на маленьком кухонном окошке, то на раковине. Затем она смотрит на меня через плечо и говорит:
– Элли, марш в свою комнату.
Я ее не слушаю. Мои ноги словно приросли к зеленому лохматому ковру в гостиной, и я во все глаза смотрю на взрослых.
– Папочка?
Он быстро подходит ко мне, крепко обнимает, его поцелуй оставляет влажный след на щеке – обычно я это ненавижу, но сейчас это почему-то чувствуется правильным. Запах дезодоранта «Олд Спайс» липнет к коже.
– Послушай бабушку, Птенчик.
Раздается пронзительная трель дверного звонка, затем – громкие удары. Я слышу низкий голос, который произносит самые ужасные слова в этой части города:
– Это полиция!
Папа опирается на стол, продолжая шептать что-то бабушке. Мама неподвижно сидит на диване. Ее голубые глаза равнодушно следят за тем, как полицейские подходят к папе, сжимая в руках блестящие металлические браслеты.
– Я знала, что рано или поздно он кого-нибудь убьет, – бормочет мама и перекатывается на другой бок, спиной к папе. Спиной ко всем нам.
Так арестовывают моего отца. Я плачу, я кричу в голос, но двое мужчин – один из них молодой, другой уже начинает лысеть – не обращают на меня никакого внимания. Его заковывают в наручники и заталкивают в машину. Я стою и в ужасе смотрю, как его фланелевая рубашка и строительные ботинки исчезают из виду.
