У звёзд свет серебряный,
А люди беспечны —
В погоне за временным
Забыли о вечном.
Мир тебе, голубая планета,
Тихо летящая в Космоса мгле.
Мир твоим рощам, полянам и рекам,
Мир всем живущим на этой Земле!
Птицам небесным, зверям и букашкам,
Травам лесным, незабудкам, ромашкам.
Мир антилопам и тиграм суровым,
Мир мотылькам, обезьянам, коровам,
Белым берёзкам, ползучим лианам,
Рыбам морским, воробьям, игуанам.
Кто уже пожил и кто ещё будет,
Мир вам – деревья, звери и люди!
С миром лети, голубая планета,
Жизнь охраняя в Космоса мгле,
Пусть стороной облетают кометы,
Пусть улыбаются звёзды тебе!
Слепой не видит красок лета.
Не значит это, что нет света.
Глухой не слышит голос друга.
Не значит это, что нет звука.
Страданий в мире очень много.
Не значит это, что нет Бога.
Кто придумал это чудо:
Снова стройны и легки,
Как грибы, из ниоткуда
Появляются стихи?
На глазах растут беззвучно,
Их пора уже «срезать».
Будет ножиком мне ручка,
А корзинкою – тетрадь.
Если любишь кота своего,
То всех кошек легко полюбишь.
Если друг ты пса одного,
То и другом собак всех будешь.
Если кактус полил на окне –
Всем деревьям ты брат и товарищ,
А накрыл черепашку во сне –
Черепахам как близкий станешь.
Если воду в кране сберег –
Ты приятель озерам и рекам,
Ну а если соседу помог,
Значит друг ты всем человекам.
Мы в юности порой не знаем,
Как время лишнее убить,
А в старости о том мечтаем,
Как нам его остановить.
Отцу Игнацию
И вышел сеятель и зерна разбросал…
Мне в сердце несколько упало.
Но терны там росли, и ворон там клевал,
Растение возросшее увяло.
Вдруг резкий ветер зашумел,
И буря сделалась, и все перемешалось.
Погибли терния, и ворон улетел,
Лишь крохотное деревце осталось.
Дожди лились, потерян бурям счет,
Покоя нет давно и что же?
Невиданное дерево растет
И отдает свои плоды прохожим
Отец иудеев, арабов отец,
Был старцем бездетным в Харране.
Но Богу молился, и вот, наконец,
Услышал он глас: «Аврааме!
Оставь эту землю, иди в Ханаан,
Тебя ждет счастливый жребий.
Потомство великое Я тебе дам,
Размножу, как звёзды на небе».
Поверил Аврам и вместе с женой
В путь дальний пошел без вопросов.
Прошло четверть века…Аврам весь седой
И Саре уже девяносто.
Но нету детей как и прежде у них,
Смеяться Сара боится.
Аврам терпелив, задумчив и тих,
Он верит, что чудо свершится.
И чудо свершилось: столетний отец
Дитя на руках своих держит.
Но пир отшумел и вырос юнец,
Вдруг голос Аврам слышит прежний:
«Вставай, собирайся и сына бери
От Сары больной по секрету.
Поднимешься в горы, и там принеси
Мне отрока юного в жертву».
Не спорит старик, покорно берет
Дрожащей рукою поленья
И сына с собою в горы ведёт,
Чтоб там совершить всесожжение.
«Огонь есть и хворост, но агнец то где?
К отцу обращается отрок.
Аврам отвечает: «Доверься судьбе,
Господь себе агнца усмотрит».
А сам еле дышит и взгляд измождён,
И ноги вот-вот заплетутся.
Но выбрано место и бес побеждён,
На небе – златое блюдце
Так слепит глаза, но упрямый старик
Дитя свое вяжет, а после
На камень кладет и шепчет: «Прости…»
И нож над ним острый заносит.
Вдруг слышит он глас: «Авраам! Авраам!
Не делай младенцу худого!»
И тут же заблеял тихонько баран
И вышел из леса густого.
Его вместо сына он в жертву принёс.
Потом ещё долго жил в мире.
А тот удивительный горный откос
Назвал: Иегова-ире.
Отец иудеев, арабов отец
Козлов пас, баранов и овнов.
Но Богу поверил, и сделал Творец
Отцом его разных народов.
В мир земной приплыл он в корзине,
Чтоб в семье фараона расти,
А затем сорок лет по пустыне
Свой народ из рабства вести.
За людей свое сердце изранил,
И когда народ голодал,
Он молился сильней за Израиль,
И Господь с неба хлеб посылал.
А с Синайской горы спустившись,
Нёс в руках скрижали завета,
Имя Божие первый услышал,
И лице сияло от света.
Для себя не готовил удел
В том краю, куда шел дни и ночи.
И как только ту землю узрел —
Навсегда закрыл свои очи.
Явился Господь к Соломону во сне
И рек ему дивное слово:
«Правдивость твоя, как цветы по весне,
Накрыла землю покровом.
Ты следовал верно уставам Моим,
За это проси всё, что хочешь.
Скажи – и ты будешь народом любим
И царство Давида упрочишь.
Богатство, удачу и крепких сынов
Тебе Я за верность дарую.
Победу повсюду и души врагов,
Даю награду любую.
Что хочешь проси, всё это не сон,
В отдельности или всё разом».
И молвил, склонившись, в ответ Соломон:
«Дай в сердце мне, Господи, разум».
Не зовет тоской, не душит
Никакая страсть меня.
И покой мой не нарушит
Даже тихая луна.
Всё прошло, всё пролетело,
Прав я был или не прав?
Но душа вернулась в тело.
От бездушных тел бежав.
Похожи люди на песочные часы
Неясного величья и красы.
И каждому свое количество песка
Отмерила незримая Рука.
Взяла часы Рука, перевернула,
Песчинка первая чрез горлышко скользнула,
За ней другие понеслись,
Друг дружку обгоняя, вниз.
И сыпятся, и сыпятся они,
Бегут секунды, складываются в дни,
И ни один великий человек
Остановить не в силах этот бег.
Но кончится песчинкам счет, тогда,
Часы перевернёт незримая Рука.
Мечтает кто-то заслужить
Тепло земной, обычной девы.
А мне хотелось растопить
Лёд в сердце Снежной королевы
Наверно, с очень дальних звёзд
Он сшел в мир зла и тьмы.
Покинул край чудес и грёз
И стал такой как мы.
Убогих, нищих и калек
От недугов спасал.
В жестокий, алчный, хищный век
К любви всех призывал.
Стоял с злодеями в строю, Страдая без вины.
Послушно принял смерть свою,
Чтоб живы были мы.
Учил любить, учил страдать
И на кресте Он тоже
Учил убийц своих прощать,
Воистину, Сын Божий.
Каким был бедным я,
Имея всё когда-то.
И лишь всё потеряв,
Я стал богатым.
Что нужно, а что бесполезно,
Что правильно, а что нет,
Его рассужденья железны,
Он знает на все ответ.
Он знает, где право, где лево,
Он знает, где правда, где ложь.
Он понял все тайны Вселенной,
И сердце не тронет дрожь.
От рождения до гроба
Человек, словно робот,
От гроба до рождения
Боится забвения.
В него загрузили программы,
Его подключили в сеть,
И он выполняет команды,
Пока не приходит смерть.
От рождения до гроба
Человек, словно робот,
От гроба до рождения
Поменяет мнения.
Холодна и строга со всеми,
Я с такими не был знаком.
Потому и в тумане осеннем
Показалась ты мне маяком.
Показалось: совсем мы не люди,
И живём в мире песен и роз.
Потому на серебряном блюде
Я тебе свое сердце принёс.
Никогда оно не остынет,
Будет биться и глупо и странно.
Только ты лишь мираж в пустыне,
Человеческая голограмма.
Желтеют рощи и сады
По осени недаром.
Не будет кто-то молодым,
А я не буду старым.
(Из A.de Mello)
Шел, томимый неясной жаждой,
Я по улицам Рима однажды,
Или Лондона или Мадрида,
В мире много похожего вида.
Может днем шёл, а может быть ночью,
Я не помню этого точно.
Пахло пылью, горели рекламы,
Шли в театрах какие-то драмы,
