«Бывает, что любовь пройдет сама,
Ни сердца не затронув, ни ума,
То не любовь, а юности забава»
Низами
Памяти моих родителей
От автора
«Лето» – 3-я часть рассказа о приключениях советской школьницы в Тегеране в первые годы после победы в Иране исламской революции.
О чем уже было рассказано в предыдущих частях романа «Тегеран-82. Начало» и «Мир»:
Хотя американцы идеологически считались нашими врагами и собирались бойкотировать нашу Олимпиаду-80, мы их жалели. У них так же, как и у нас, были семьи, дети, школа… А потом остались только заложники – и мы невольно примеряли их судьбу на себя. Хотя до захвата их посольства нам казалось, что нас, иностранцев, происходящее в Тегеране особо не касается. Мы будто смотрели боевик через решетку посольских ворот. Тем более что первая попытка захвата американского посольства случилась еще при шахе, в феврале 1978-го, и ничем не увенчалась. Нападающих быстро обезвредили, а в организации «хулиганства» местная пресса обвинила некую крохотную группировку «сбитой с толку коммунистическими идеями молодежи» из числа студентов тегеранского университета. Мы поверили, ведь за год (без одного дня) до захвата американского посольства, 5 ноября 1978-го года, весь советский дипкорпус завороженно наблюдал, как студенческая демонстрация громит рестораны и магазины, торгующие спиртным, на соседней с нами улице Лалезар. Они выливали спиртное прямо на дорогу, и весь наш квартал еще долго дышал перегаром той демонстрации. Несколько банок импортного пива демонстранты кинули через забор нашего посольства с криками: «Подавитесь своим ядом, шайтаны!»
«Шайтаны» в лице наших охранников с удовольствием выпили эти банки за здоровье Хомейни. Еще бы: доброго немецкого пива в Союзе тогда в глаза не видели.
После этого какое-то время на нашей территории стоял взвод шахской армии. Молоденькие солдаты, хоть и были шахскими, но, видимо, тоже подозревали в нас шайтанов. Мы с девчонками специально ходили к комендатуре их дразнить, но они стояли с каменными лицами, как стойкие оловянные солдатики. И мы очень удивились, когда дня через три увидели, что шахские солдаты гоняют по площадке мяч с нашими мальчишками. На девчачьи приставания они не реагировали, но перед предложением сыграть в футбол не устояли. После дружеского матча солдаты даже давали нашим мальчишкам подержать свои ружья.
Тогда военное правительство, назначенное шахом, якобы сумело остановить молодых революционеров, разъяснив им мировые правила дипломатических отношений. И мы надеялись, что больше на иностранных дипломатов покушаться они не будут, помня о нашей неприкосновенности. Но не тут-то было, ровно через год все повторилось.
Глава 6 (1). Жаркие хордад и тир 1359-го.
22 мая – 22 августа 1980 года
Хордад – Совершенство и безупречность: 22 мая – 21 июня
Тир – Дождь: 22 июня – 22 июля.
Хроника событий в месяцы ХОРДАД-ТИР-МОРДАД 1359-го года глазами иранской прессы:
7 Хордада (28 мая) – открытие первого заседания исламского парламента.
15 Хордада (4 июня) – годовщина кровавого антишахского восстания и официальный траур по погибшим 15 хордада 1342 года («июньское восстание» 1963 года – см. сноску-1 внизу).
24 Хордада (14 июня) – первая годовщина со дня гибели «афганского Элвиса Пресли» – певца Ахмада Захира, погибшего 14 июня 1979-го года на горном перевале Саланг. Оплакивается афганской диаспорой в Тегеране.
30 Тира (21 июля) – мученическая смерть святой дочери Мухаммеда Фатимы.
Хроника событий в период с 22 мая по 22 августа 1980-го года глазами советской прессы:
17.07 – кандидатом от Республиканской партии на предстоящих президентских выборах в США выдвинут Рональд Рейган. В качестве кандидата на пост вице-президента от Республиканской партии Рейган назвал Джорджа Буша.
19.07 – торжественное открытие в Москве Олимпиады-80.
Торжественный прием по случаю 60-й годовщины установления дипломатических отношений между СССР и Ираном посольство назначило на 22 мая. Вообще договор подписали 20 мая, но в таком далеком 1920-м году, что какие-то два дня уже не имеют значения.
Я очень ждала этого приема, потому что через день-другой после него мы обычно на все лето переезжали в Зарганде. До этого мы ездили туда только на татиль (выходной – перс), жарили шашлыки, плавали и загорали. Заргандинские бассейны наполняли сразу после субботника 22 апреля: становилось достаточно тепло, чтобы купаться.
В этом году окончательный переезд был намечен на 25 мая.
До этого папа, как и обещал, устроил всем желающим бимарестантам поездку во дворец шахской сестры.
Автобус вел наш третий водитель Бахадур. Зуду и Явашу после героической поездки в Шираз за тысячу километров от Тегерана дали недельный отпуск.
Принцесса Ашраф по прозвищу Черная Пантера имела дворец, как и все знатные люди, на севере Тегерана. Вернее, жила она в Париже, а в Тегеране во время правления брата бывала наездами, привозя в иранскую столицу самые нашумевшие на Западе спектакли и фильмы, модных художников и кутюрье. Она устраивала вернисажи, показы мод и вообще покровительствовала современному искусству. Разумеется, после революции в Тегеране она не появлялась: ее дворец пустовал и его можно было осмотреть, по договоренности с нынешними властями.
Принцесса Ашраф была не просто любимой сестрой шаха Мохаммеда, а его сестрой-близнецом. Они были очень близки. «Черной Пантерой» ее прозвали французские журналисты за несколько хищную красоту, гибкость, грацию и некоторое коварство, позволившее Ашраф несколько раз эффективно помочь венценосному брату в деликатных делах.
В 1934-м году принцесса Ашраф и их с Мохаммедом старшая сестра – принцесса Шамс – стали первыми иранскими женщинами, снявшими чадру.
Персы любили принцессу Ашраф. Еще они жалели ее, потому что родной брат, которого она фактически усадила на престол, лично выдворил ее из страны вместе с их матерью по требованию своего премьер-министра Моссадыка. С тех пор принцесса Ашраф жила во Франции, являясь иранскому народу в основном с обложек модных журналов.
После того как в шахскую опалу попал сам Моссадык, она иногда приезжала на родину, чтобы провести в жизнь очередную инициативу по защите прав человека в Иране, в особенности, женщин. Еще принцесса уделяла внимание развитию в стране медицины, образования и культуры. Не любило ее только исламское духовенство – за фривольные спектакли и за «чуждое» правоверным искусство в целом.
Все это нам рассказал мой папа, пока мы ехали. Бимарестанты посмеялись, отметив, что в Советском Союзе такую принцессу Ашраф невзлюбило бы не только духовенство.
Как и во время прогулки по шахским владениям в Рухишками, меня сбило с толку слово «дворец». Как и все советские дети, слыша это слово, я представляла себе либо золоченый дворец с иллюстрации к волшебной сказке, либо Кремль, либо Дворцовую площадь в Ленинграде. На тот момент я видела ее только на картинке. «Дворцы» иранской шахской семьи не были ни золочеными, ни вычурными, походя скорее на просторные приземистые анфилады с полностью застекленными внешними стенами, увитыми буйной зеленью. В эти окна с пола до потолка глядели заснеженные вершины, высокое синее тегеранское небо без единого облачка и ласковое солнце.