мама сына
Листья переливались в солнечном свете. От желтого к черному. За окном курили дети, по приколу прижигая друг другу ладони. Собачники вцепились в поводки, и непонятно, кто кого водил от забора к забору. Все более неактуально, как соль на раны, срывал ветер с билборда лицо кандидата. Несмотря на все это и вставшее шоссе, в квартире было достаточно тихо. Газ громко шипел, из-под кастрюли вырывались оранжевые огни. Опасный запах по комнате летал.
В ванной мама вытирала кожу сына. Аккуратно, будто бы малейшие резкое движение заставило бы кровь стекать на пол. Вода гремела и заглушала дурные мысли. Она не отрывала глаз от своего чада. «Мой сыночек драгоценный» – он стыдился ее слов. Покрывался на людях краской, пытался держать себя холодно и мужественно, как и любой подросток. Родители никогда не поймут своих детей – зачем они пытаются быть старше, ведь дальше будет только хуже. Врожденная в детей наивность похожа на глупость и заставляет старших улыбаться. И завидовать. Мама укутала сына в полотенце. Те годы, когда она могла спокойно взять его на руки, поднести к груди напиться, давно ушли в прошлое, и вернуться им не суждено. Сильна материнская любовь или упрямство: напрягая спину, она донесла его до спальни.
Вот он лежит голенький. Кожа покрылась красными парными складками. С мокрых патл стекали последние капли на постельное белье. Вот он, сын. Возмужалый, державший тайком в руках сигарету. Она нашла зажигалки у него в рюкзаке несколько месяцев назад и проклинала себя за это. Какой пример подала сыну! Отец курил, не стыдился, она его ругала. Потом привыкла от любви. Стоило самой попробовать – не оторваться. Стыдила себя за привычку, бросала, снова возвращалась, пачки прятала, бутылки бычками забивались, потом балкон разложением пах. А отчего все? Нервы не держались, тяжелые месяца печали и утрат прошли с матерью под руку. И все никак не отпускали. Каждую родинку сына она знала, каждый шрам на руках носил в голове дату. На щеках проявлялась первая щетина, но она не могла – никак не могла! – назвать его мужчиной. Ей стало не по себе. Как долго она смотрит на голого сына? А тот учтиво молчит, не перечит матери.
А помнишь, как ты скрывал, что мастурбируешь? Что ты удивляешься? Родители прекрасно об этом знают – мы стираем твои вещи, и сами подобное в твоем возрасте… практиковали. Знаки оставлял, да. Подушку у стены бросал – значит, лежал, дергал. Ночью шаги всегда слышно, да, и чем тише пытаешься, тем они становятся громче.
– А раньше всегда поднимал голос, стоило мне только на тебя посмотреть! Совсем разболелся, бедняжка. Мой любимый, сынок. Понимаю, жарко, потно. Знобит? Конечно знобит. Давай я тебя одену. И нечего краснеть. Ничего стыдного в этом нет. Я тебя вот таким, смотри, с мизинец помню, вынашивала тебя, а ты так смотришь! Бескультурный, совсем мать не любишь? Старая уже, а ребенка одеваю. И носки наденем. Потеть надо, чтобы вся зараза выходила из организма. Воды пей больше. Нет, не вставай, я сама принесу.
Вот, пей. Ах же ты, криво… У тебя дырка во рту что ли? Эх, ладно. Давай вытрем. Зато освежился. Дай я температуру померю. Да ты весь горишь? Какой ужас! Так, где градусник? Вот, засовывай подмышку. Так, держи крепко. Хорошо. Жди пока не запищит. Да, ты, наверное, не помнишь, но в детстве, ты как-то упал в обморок. Как очнулся – ходил с белым лицом несколько дней и отказывался рассказывать, что же ты видел. Мы-то, дураки, думали, ты притворялся и не хотел идти на самбо, строил из себя больного. Болел сильно. И очень не любил градусник. Держи крепко, кому говорю? А то температуру неверно покажет. Не могу поверить, что столько лет прошло.
Не могу смотреть на тебя в болезни. Мне сердце будто кушают мыши. Ты долго уже болеешь, и врачи нам не хотят помогать. Ничего, все наладится. Я вижу, тебе сегодня лучше. Был бы твой отец здесь… Да кого я обманываю, да? Не было бы его здесь, гулял бы еще где. Никто тебя как я не любит. Вот скажи мне, где эта девочка, как ее там… Маша, да. Ты болеешь, никакой, считай, при смерти, смотришь сам себе в глаза. Спроси себя – и где она? Какая она тебе после этого жена? Плохая, нелюбящая, я совсем молчу.
Давно, когда ты еще играл в компьютерные игры, было как… Я сидела тогда на кухне и что скрывать – курила, все ждала твоего отца, в окно смотрела. Ты подбегаешь ко мне с криками «Мама! Мама!». Больнее звука не знаю. Уже вижу, как ты порезался или сломал себе что-то, слезы быстрее мысли наворачиваются на глаза. Падаешь в колени и говоришь: «Как могут люди продавать наркотики детям? Как люди могут умирать?». И я плакала от радости, пока ты горевал, не верил, что такое существует; что люди наживаются на других, делают им больно, кормятся их бедами. Мы плакали вместе, чаще, чем любой матери хотелось бы. Но я до сих пор не могу отблагодарить Бога за то, что мы вместе. Тебя клонит в сон, меня тоже. Сколько бессонных ночей. Ты бредишь, а я хочу тебе помочь. Быть похожей на тебя. Мы будто бы вместе сходим с ума, и весь мир вместе с нами. Это они ненормальные, не успевают. А с нами все в порядке, сына, все в порядке.
Ты никогда не ценил жизни, никогда. Игрался с ней, обменивал по дешевке. Зачем ты заставлял меня волноваться? Ты мне сердце разбивал, но я из материнской любви собирала его заново и протягивала тебе. Оно вечно выскальзывало из рук. Разве я не обеспечила детство? За что ты меня так усердно ненавидишь? Ты не голодал. Морозился только от собственной глупости. Внимания не хватало? Внимания? Все в моих разумных силах приложила, чтобы ты учился, а ты что? Я тебе деньги на обед кладу в портфель, ты их пускаешь на сладости и сигареты. Я знаю, что ты куришь, знаю! Ты пытался скрываться? Наверное, это Паша, из той семьи неблагополучной. Почему ты не радуешься, что ты родился и вырос в семье? А не в детдоме. У вас драка была с этой, как его, Леной? Или Олей? Когда ты гадостей ей наговорил, а она за себя заступилась. Как ты мог, дурак? Сначала она тебя по голове, потом отец тебя попе. Но вот больше его нет, и тебе что, не хватает? Благодарить Бога надо, что ты не в Пашиной семье родился. Как и он, начал бы с травки, а закончил… как и все закончил, в горе.
Но ты все равно с ним рос, друзья не разлей вода. И во что он тебя втянул, во что? Тебе там места никогда не было, родной. Ну ты посмотри на себя. Кожа да кости, какие драки? Какие разборки? Какой криминал? Тебе в нем, не дай Бог, только жертвой стать. И что ты узнал из такой жизни? Поделись со мной, может, я что нового узнаю. Ты прости меня, что я тебе мораль читаю, но я же мать, чем мне еще заниматься? Не учу, нет, ты уже всему сам научился. С другой стороны показываю, что есть люди, которые за тебя беспокоятся, кому на тебя не наплевать. Кто будет тебе еще передачки носить? Я думала умру, когда мне позвонили из полиции и сказали: «Ваш сын задержан». Я – рыдать, кожу с себя заживо сдирать. Звонить всем, кому только можно, но никто не был в силах помочь. Тогда я сама пришла к ним. Не помню я, как его звали, и помнить не хочу. Лицо у него только было как у твоих друзей, только с погонами, в форме и на один-два зуба больше. Умоляю, объясняю, что это все Паша, ты-то здесь был причем? Мой сын ни в чем не виноват. А он мне вот это, вот тот, все на тебя выводит. Что мне оставалось делать. Посмотри на меня – я не красива больше, время молодости давно прошло. В школе за мной бегали, а теперь и я… побежала… Сделала, как считала нужно, и тогда же тебя и отпустили. Как я тебе раньше такое скажу? Узнают люди, начнут шептаться. Слухи шли, но разве это важно? Ты пропускал их мимо ушей, не верил, лез с одноклассниками драться. А ведь вы все правы были. В какой-то степени.
