Больше года Василию катило. Все невезухи как-то разом шарахнулись от него. Последняя, давняя, была из разряда поминаемых до отдачи концов. Новая ещё робко подступала с понятным желанием благого. Раз такое выдумать невозможно, остаётся бережно занести на бумагу.
…Старый «поляк» готовился к отходу, уже работала комиссия. Все не занятые вахтой разошлись по каютам. Несколько парней маячили в углах коридоров на перекрытии. Вот двое таможенников и приданный им матрос входят к Василию. Видят – спит. А и пятнадцати минут не прошло, как заполнял декларацию, уверенно выводя в графах «нет». Возвращённый в реальность от тычка товарища, Вася свесил ноги и попробовал извинительно улыбнуться. Только подобное после хорошего вчерашнего мало кому удаётся.
Официальные лица заглянули в рундук, поскребли в дохлой сумке, проверили ящик стола. При полном отсутствии причин для недоверия – они нашлись. Ещё какие! Детектор, коснувшись одеяния, заверещал.
– Ну-ка раздевайся.
Первая мысль, пришедшая в голову досматриваемого, была дика, но правдоподобна и просила кое-что припомнить. Срывающимися с пуговиц пальцами распахнул рубаху. На груди комсомольца висел светленький крестик. Предмет культа, не внесённый в листок, да и как факт вопиющий, требовал самой серьёзной разборки.
В кают-компании, где сидели члены и председатель комиссии, нарушителю обрадовались, хоть и нахмурились. Не растеряв положенного мужества, матрос силился повествовать оправдательно:
– Вчера она, забыл как зовут, не помню зачем, надела. Вернулся, караван крепили. О талреп запнулся, блин, больно. А вообще-то я на пробку подумал.
– Поясни.
– Ну, мог я пробку пивную вчера проглотить, ведь мог?
– Не прикидывайся идиотом. Тоже Швейк нашёлся. Собирай вещи, в рейс не пойдёшь.
Мастер, находившийся там же, поджал губы, восприняв такое за откровенный разбой на его борту.
– На два слова, – обратился он к власти, выманивая главного за дверь.
Тот, оставив халявный Nescafe со сгущёнкой и печеньем, важно выступил в коридор. Как можно мягче, заманчивей капитан пошёл на абордаж.
– Конечно, Васька – подлец, но прошу, оставьте работящего моряка. У меня и без того неприятность. Врачи язву подозревают. А я до печали западной «смирновской» запасся. И что теперь с ней делать? (Долгая пауза, обмозговка).
– Гмы, хмы, входя только в положение ваше. Экипажу разъясните о недопустимости пережитков старины.
Портфельная комиссия отбыла без преступника. Казалось бы, после случившегося Василия ждала тёмная полоса на тельняшке жизни. Как часто бывает, грозу пронесло. Напротив, на судовом собрании Васю выдвинули в артельщики. Образ воображаемого попечителя сухофруктов, макарон и тому подобного совпадал с его харизмой.
Опрятен. Часто стирался и стригся не только в совпортах, но и в рейсах. В лице имел простодушную деревенскую приятность. Дружил с арифметикой, ловко переводя для корешей одну валютную мелочь в другую по курсу.
Даже всё бы перечисленное и добавленное к этому не перевесило, если бы капитан был заранее против. Тут сработало припоминаемое из бородатого классика: «Мы любим людей не за то, что они нам сделали, а за то, что сделали для них». И помполит решил по мастеру. Проголосовали единогласно. В межвидовой борьбе за успех удача выбрала достойного. Тут самое место размочить рассказ анекдотцем из тех лет.
Поехала группка жён в портовый город. Когда выяснилось, что им всем по пути, на один теплоход, начали представляться.
– Жена капитана, Мария Павловна.
– Второго штурмана, Света.
Другие назвались, гордясь сочетанием должности супруга со своим именем. Последняя, одетая не в тон, осознала: скажи как есть – и сразу будешь мышкой среди кошек. Опускаться ужасно не хотелось, выпалила:
– Жена артельщика!
– О!!!
После собрания Василия зауважали. Иначе гастрономический пролёт. Почувствовав сладость допуска в изобилие, он завёл шикарные привычки. Чаще отмечался в ресторанах. Во время стоянок завязывал не менее двух амурных знакомств. Производить впечатление при убогих магазинских прилавках не составляло труда. Лишь заявись с гамбургским пакетом, в котором лежит пищевой шок – баночки из замыленного представительского запаса, кусок масла под килограмм, колбаска, сыр в красной корочке – и фокуснику Кио с Васей не по силёнкам.
Хорошенькие одинокие дамочки, девушки после двух-трёх проваленных «лав стори» сдавались с восхищёнными лицами. Простой и щедрый миляга моряк вписывался в стык времён развитого социализма и Михаила с Раисою как нельзя лучше. При подобном жизненном баловстве доверительная внешность и содержание начали потихонечку дрейфовать в разные стороны. Но если кто подумал, что…
Ни Боже мой! Василий честно прогорал на своём поприще. Экономию по камбузу не щипал и другими хитростями не пользовался. Словом, красивые жесты обходились Васеньке жёстким боком. Наглядно это проявлялось при выдаче трёшником остатка его получки.
На отход в конце декабря из Архангельска, ввиду долгого зимнего плавания, артелка с рефкамерами напоминала закрома родины, перекочевавшие из Торгмортранса. Шутливые женщины, работавшие там, делили судовых добытчиков на хороших парней, скряг и придирных. Кто, как не наш, был удостоен от них дефицитной бутылочки? Наградную он, вздохнув, решил забыть до особого, душевного случая. Одной лишь докторше просказался и не пожалел об этом. Женский, чисто небесный взгляд дорогого стоит.
В те дни значение Васиной роли возросло как никогда. Амбарная книга под запись, лежащая у весов, походила на захватанный натуралистический роман. Все старались с последних береговых вахт унести домой что-нибудь из съестного. А так подобное приобреталось только при известном везении, отстояв большую нервную очередь. Не факт ещё, что на впереди стоящем вожделенная снедь обидно не кончится. Разница в подходах до очевидности огромна. Часть же продуктов вообще в магазинах не рисовалась и доставалась по избирательному блату.
Почти все желали отметить праздник дома, на худой конец – у причала. Исключение составляла докторша, а по правде – фельдшер, неместная, копившая деньги на кооперативную квартирку. Последние уходящие годы молодости, совсем скромная по диплому зарплата заставляли Верочку поневоле меркантильничать.
Чёртушка, не иначе, замкнул её с разбитным, статным, симпатичным электриком Ромкой. Теперь все тайные мысли были о нём. Поначалу многие огорчительно не сходились для сердечка. Когда же Вера смешала языки субкультур врачебной и морской, всё зарядилось весёлым оптимизмом.
Так близкий отход сохранял Ромика здоровеньким, без намоток на что-то. А, на винт. Да и денежки на сберкнижку, когда в морях, капают быстрее. К такому настрою соотносился отчасти и первый помощник, твёрдо знающий: «Человеку только кажется, что живёт для себя».
