Была тьма, куда более страшная и кромешная, чем ночная. В ней пришли страх и отчаяние, сменились животным ужасом. Со всех сторон ползли жуткие чудовища, до тошноты отвратительные монстры. Они терзали беззащитную плоть каждый миг бесконечно долго.
Он пытался кричать от нечеловеческой боли, пытался умолять своих мучителей… Ответом был леденящий кровь могильный хохот, хохот мерзких тварей, использующих людей для удовлетворения своих извращенных фантазий.
Он заживо горел, тонул, падал в бездну и болтался в петле. Его пронзали, давили, рвали на куски; вливали в него все, что могло уничтожать изнутри, медленно и безжалостно, так долго, что появилась твердая, непоколебимая уверенность в том, что жизнь – это лишь боль, бескрайний океан боли. Все силы, что были раньше – а были ли? – ушли в миг, лишив даже возможности кричать.
Лишь злость, глухая и черная, прочно засела в единственном нетронутом уголке истерзанной души, терпеливо ожидая своего часа…
* * * * * *
Очень долго привыкал к внезапно наступившей тишине. Разум медленно и нехотя выныривал из пучины страха и безнадежности, с осторожностью младенца ощупывал новую среду, еще не смея поверить, что есть другой мир, другое измерение, без боли и страданий. Явился холод, но не обжигающий, как раньше, скорее отрезвляющий, заставляющий прийти в себя. Его вызывающие странно-приятное покалывание невидимые руки обволакивали все тело, проникая глубоко внутрь, остужая воспаленный мозг и возвращая к давно забытой работе жизненно важные органы.
Впервые услышал биение собственного сердца, такое слабое и редкое, что решил – сейчас умрет. Но удары учащались, становясь все сильнее и сильнее, яростно разгоняя по венам застывшую кровь. И вот с превеликим трудом сделал первый в своей жизни глоток воздуха. Легкие, наполняясь кислородом, расширились, в груди защипало, зачесалось, какой-то комок поднялся к горлу. Сдерживать его в себе было неприятно, больно, появилась попытка кашлянуть. Со второго раза что-то вылетело изо рта, оставив ощущение глубокого отвращения, но дышать мгновенно стало легче.
Вместе с кашлем открылись глаза.
Новый мир ослепил, заставил крепко зажмуриться. Во второй раз веки поднимались медленно и осторожно, когда вдруг появился слух. Это было настолько неожиданно, что уши оглохли от чудовищного шума и грохота. Что-то накрыло уши, сильно сдавило, отчего шум немного стих, а мгновением позже пришло ощущение собственных рук. Затем почувствовал все тело целиком – от головы до пят.
– Гхолал!
В мозг болью вонзилось странное слово. Голос, произнесший его, был знаком. Необычное слово дважды или трижды ударяло по нервам, пока, наконец, не появилась неуверенная догадка – его зовут по имени?
Разве это его имя – Гхолал?
– Очнись! Гхолал!
Неужели он спит? Нет, просто лежит с закрытыми глазами, жалкий трус, боится увидеть этот новый мир, боится увидеть обращающегося к нему человека. В душе стегнуло гневом, тело содрогнулось, возможно, от холода, а глаза распахнулись, быстро и уверенно. Увидел загорелое лицо, загораживающее то, что ослепило в первый раз. Широко посаженные глаза, прямой нос и узкие тонкие губы – все было знакомо, слишком знакомо, словно смотрел на давнего друга или… брата? В голове появилось имя, такое же странное, как и его собственное. Не задерживаясь в черепе, тут же слетело с пересохших губ:
– Тайгив…
И тут, как огромная морская волна, нахлынул нескончаемый поток воспоминаний. Перед еще не привыкшими к свету глазами цветным калейдоскопом замелькали картины детства – его детства. Будто невероятно быстро листая странную книгу собственной жизни, смотрел и узнавал всех: родителей, друзей. Увидел и заново прожил то, что уже было – горе и радости, дни и ночи. Это было так необычно, так поразительно, что опьянел от невероятных ощущений.
Последняя страница его бытия, застыв во времени, плавала перед глазами. На ней – берег какой-то реки, опять-таки страшно знакомой; жаркий летний день, полуобнаженные девушки, парни. Сразу вспомнились их имена и все то, что о них знал. Все радовались горячим солнечным лучам: одни загорали, другие купались, брызгая на первых прохладной водой. Крики, смех…
Вдруг увидел себя. Он бежал к реке с нарастающей скоростью, у края берега сделал сильный прыжок и, вытянув вперед руки, вошел в воду. Ногами шлепнул так, что обрызгал всех стоящих рядом людей, и с восторгом исчез в глубине.
Картина пропала также внезапно, как и появилась.
Вновь увидел загорелое лицо человека с именем Тайгив, вновь мог слышать, видеть, дышать и двигаться.
Над головой раскинулось синее небо. Щедро рассыпающее по земле свои горячие лучи солнце сильно припекало к обнаженной коже. Гхолал лежал наполовину в воде – оглядевшись по сторонам, он в задумчивости почесал затылок.
Он находился на широком берегу не менее широкой реки, противоположный берег которой был крут и зарос длинными соснами и елями. На этой стороне реки лес начинался на большом расстоянии от воды, но был преимущественно из лиственных деревьев, светлый и манящий укрыться от палящего солнца в его прохладных кронах. Гхолал не смог вспомнить, чтобы на протяжении всей реки в родной деревне видел такие места.
Из размышлений его вырвал женский голос. Прищурив от яркого солнца глаза, он присмотрелся к расположившимся неподалеку от него девушкам. С удивлением узнал сидящих на песке двух бывших одноклассниц, Ферьну и Джеффу; соседку по дому, – Тэнтар – которая животных любила больше, чем людей и лучшую подругу своей младшей сестры, Теллису – их не было на берегу в последний день его воспоминаний. Между одноклассницами Гхолала, подставив солнцу спину, лежал Заавх, отношения с которым всегда были натянуты, как струна. Чуть в стороне от всех увидел Смихна, приезжающего в родную деревню Гхолала раз в год. Повернув голову к реке, заметил стоящего по колено в воде Дохойба – единственного человека, которого искренне и постоянно ненавидел. Обладатель худого телосложения и омерзительного характера, Дохойб, по мнению Гхолала, вообще не заслуживал права жить в их деревне. На другой стороне планеты, хоть в ледниках, хоть в пустыне, но не в одной деревне с ним.
– Просыпайся, спящая красавица! – насмешливо бросил ему Дохойб.
Гхолала всегда выводила из себя его манера говорить очень быстро, проглатывая окончания слов. Даже сейчас скорее догадался, чем расслышал, что сказал Дохойб, которого пьяного родная мать не могла понять.
Гхолал не ответил на насмешку, прилипнув глазами к обтянутым узкими полосками ткани ягодицам одной из его бывших одноклассниц. Ферьна была красива, начала собирать вокруг себя парней с шестого класса, когда ее потрясающая фигура лишь начала формироваться. Приятное лицо с восточным разрезом глаз и завораживающим изгибом губ манило сильнее, чем огонь мотыльков – в сети к Ферьне попал и Гхолал, с девятого класса они не расставались почти год, пока однажды он не увидел ее в объятиях незнакомого парня. Гхолал бил, не считая удары, ни те, что наносил сам, ни те, которыми его пытались оттащить. На следующий день он узнал, что тогда Ферьна обнимала Итвавна, вернувшегося из армии старшего брата, но отношения у них уже закончились…
