– Гоо-ррр-ггхх! Ррро-хха-ммм.
«Что?!»
– Кхааа-ммм-рроооо.
Череп раскалывался, как скорлупа в тисках орехокола.
«Этого еще не хватало. В полуденных лучах перегрелся что ли?»
– Дрооо-хуумм-грооо, – утвердительно рокотнуло в голове.
«Да ты издеваешься?» Сбросив защитную перчатку, Тихх яростно прочистил ухо, почему-то именно правое. Труд окупился парой мгновений благословенной тишины. Мальчик потянулся обратно за перчаткой, осторожно косясь на сводного брата: не заподозрил ли тот чего?
И едва мир снова встал на место, в ушах Тихха грянул гром:
– Ггррооо-ааа!
Гром под безупречно-голубым небом позднего, зрелого лета, делающего вид, что Скарабей над ним не властен.
Тихх сел на корточки, спрятал голову в коленях и закрыл уши ладонями. Кажется, неловким движением он перевернул пару корзин с ежевикой – это ведь от нее мир под ногами расплылся и почернел? Плевать, подумал он, лишь бы они заткнулись. Эти громы. Их было несколько, вот единственное, в чем он сейчас уверен, – несколько громов. И у каждого свой голос. То, что он различает их, ни капли не удивило Тихха. Не удивило, но и не обрадовало, это уж точно.
«Заткнитесь, заткнитесь!» – вступил он в бессловесную перебранку.
Каждое «ггррооо» запускало в голове праздничную шутиху. Тихх чувствовал, как ее огненный хвост бьет его по щекам и по шее. Это злило – «Заткнитесь!!» – злило пресильно, и так хотелось громыхнуть что-нибудь в ответ. Грязно выругаться, отсыпать крепкого словца, послать гребаные громы в увлекательное путешествие. Да только слова все попрятались. Как, впрочем, и всегда. В тот самый момент, когда им следует выскакивать гороховой очередью из духовой трубки в уязвимые места обидчика, они трусливо прячутся по норам. Тихх зажмурился, слепо шаря по закромам памяти в поисках если не крепких, то хотя бы просто неприятных слов. Испарина склеила волосы в лохматые сосульки, и они противно защекотали обоженную шею. Спину лизнул морозный язык пота – от шеи до самого крестца. Ничего – слова оставались в своих норах.
А вот громы – нет.
– Ххотту-грааа!
– Заткнитесь, вонючие уроды! – услышал Тихх собственный голос. – Вонючие ночные горшки!
Воистину, не те это были слова, которые он искал.
– Ххокху-хааа!
– Грязь из-под ногтя моего отчима!
– Ху… Ххо?! – раздалось над самым ухом.
«Над ухом, – облегченно заметил Тихх. Не в нем».
Хрупкое блаженство облегчения с треском рассыпалось от вполне себе реального удара в шею, последовавшего за возмущенным «Ххо?!»
– Что? Что? – Из неразборчивых звуков наконец-то высвободилось понятное слово. Знакомый голос. – Повтори, что ты сейчас протявкал, щенок!
Теперь до Тихха все дошло, но, как и в случае с нужными словами, – поздно.
Мальчик хотел было приподнять голову, чтобы посмотреть вокруг сквозь щелочки между пальцев, но оказалось, что утруждаться не стоит: ему помогли.
– Аааууу! – взвизгнул Тихх, когда ему вцепились в ухо и резко дернули вверх.
– Да ты и скулишь, как щенок, – поделился брат своими наблюдениями с друзьями. Изречение было вознаграждено дружным гоготом вперемешку с жалобным завыванием: «Ау-ау-аууу!». Одобрительно ухмыляясь дружкам, Каишта притянул лицо Тихха к своему. – Захлопнись наконец, мать твою, – сердито прошипел он, – прекрати меня позорить! – В нос ударил кислый винный запах, вылетевший из тонкого, почти бескровного рта брата вместе с его требованием. Мелкие, как у летучей мыши, зубы слегка окрашены бордовым. Это не от ежевики. – Ты меня понял?
– Понял.
– Так что ты там протявкал, а? Что-то мы не разобрали. Ин-те-рес-но, поче-му? – фальшиво, но зато очень громко пропел Каишта. Теперь он снова обращался к друзьям – те обступили братьев неровным полукругом. – А, погоди, я знаю! – Округлив поблескивающие черные глаза и воздев ладонь к небу, он изобразил радость озарения. – Думаю, потому, что мы не понимаем по-собачьи!
«Мастер работать на публику».
Залп хохота. Каишта снова попал в яблочко. От него-то слова никогда не прячутся. «Ин-те-рес-но, поче-му?» – издевательски прозвучал в голове его ехидный голос. Ответ родился сам собой: наверно потому, что некоторые вообще не знают, что слова нужно выбирать. Они просто выдергивают первые попавшиеся, неважно, сладкие они, горькие, или вообще отравленные.
– Ну, давай, малыш Тихх, – наседал старший брат, – повтори-ка для нас свое выступление! Это ведь ты небось свою детскую сказочку на Горидукх репетировал, а?
– Ха-ха, точ-но! – старательно повторяя за Каиштой, рассмеялся Дробб. Для убедительности он согнулся пополам и так схватился за живот, как будто там и правда было за что хвататься. – Это у тебя, малыш, все от ска-зо-чек твоих. Что поделать, – Дробб театрально развел длинными руками-плетьми, – те, у кого нет де-во-чек, утешаются ска-зоч-ка-ми.
«Мастер подражаний».
– Страшная, наверно, будет, ууу! – вскинул руки и запружинил пальцами Вруттах. Толстые и короткие, в броне перепачканных ягодным соком перчаток, они напоминали черных лесных слизней.
«Мастер иллюзий».
– Не «ууу», – пихнул его в пухлый бок Ижи, – а «аууу»! Ну и память у тебя, Вру-вру! – И шмыгнул так громко, что можно было предположить, что Вруттах получил смачную оплеуху за свою неточность.
«Мастер маэстро».
Тихх тупо уставился в одну точку – размытое в полуденном мареве желтое пятно дрока, цветущего на всхолмье к востоку от ежевичной поляны. Единственный необобранный куст, островком возвышающийся над морем обезглавленных полупрозрачных стеблей.
«Ин-те-рес-но, поче-му?» – стучало у него в висках.
Сегодня ведь собирали не только ежевику. Вино (в памяти снова всплыло кислое дыхание Каишты) нужно, чтобы встретить Скарабея, а цветущие ветки дрока, чтобы проводить Ящера. Желтый – цвет последнего летнего созвездия. Скоро оно исчезнет, растворится в засухе Скарабея, и земля снова потрескается, как облупленная краска, и снова от случайно выроненного на камень кресала разгорятся лесные пожары. И все же, это будет уже осень. А сейчас – время благодарности за звездный свет, мягкие дожди, ранние рассветы и поздние закаты, а самое главное, за урожай. И, хотя благодарности за урожай ежевики Тихх уже не испытывал, все же он собирался помочь матери сплести гирлянду из дрока, чтобы украсить крыльцо. Вернее, террасу, да, скоро он привыкнет. Привыкнет, и Каишта перестанет смеяться над ним: «Крыльцо! Ха-ха-ха! А дверью, часом, не хочешь в лицо? У моего отца не крыльцо, а терраса. Из камня, как в замке-горе, ясно? Хотя, думаю, тебя уже исправить. Огненным богом клянусь, уж лучше бы вы с мамашей на своем крыльце и оставались!»
Однако, и крыльцо, и террасу, и уличный алтарь – у кого что – давно уже пора украшать. Ящер ждет: Тихх видел это в том, как выгнута была его звездная спина, как вытянута узкая шея. Удлинившимися к осени ночами мальчик частенько наблюдал за созвездием из окна своей новой комнаты в каменном-доме-с-террасой агрария
