Ветка хрустнула под ногой неожиданно громко, как пистолетный выстрел. Где-нибудь в городском сквере никто и не обратил бы внимания на этот звук. Он просто потонул бы в визге тормозов, собачьем лае и гомоне толпы. Но здесь, в звенящей тишине утреннего подмосковного леса этот резкий треск и скрежет сухого дерева казались совершенно неуместными и даже пугающими.
Шедший впереди мужчина, виновник этого «нештатного» шума, замер на несколько секунд. Затем осторожно поставил на землю зависшую было в воздухе правую ногу, повернулся к своему напарнику и поднял руки вверх, давая понять, что осознал свою ошибку и впредь не допустит такой оплошности.
Напарник примирительно махнул рукой и, подойдя ближе, зашептал:
– Не тушуйся ты, Седьмой. Всякое бывает. Пока это не так страшно. Это, конечно, твой прокольчик, но… потом разберемся. Двигай вперед. Наша точка ожидания через двести метров.
Они разместились за грудой почерневших бревен. Сзади и с правой стороны их прикрывали довольно высокие кусты. Обзор был очень ограничен. Седьмому даже пришлось отогнуть несколько веток, чтоб полностью видеть и всю тропинку и, главное, то место откуда она начиналась – черную металлическую дверь в солидном сплошном заборе красного кирпича, за которым виднелись башенки особняка в стиле «новых русских».
– Послушай, Второй, а он точно из этой двери появится?
– Точно. Сам проверял. Ровно в шесть. Как штык… Это через пятнадцать минут. Помоги пока эту штуковину собрать… Изобретательный народ эти шведы – шесть железяк вместе свинтил и с трехсот метров пятак дырявишь как нечего делать.
– Это верно, Второй. Шведы, они все капитально делают… Только, мы дырявить-то никого не будем? Ты холостые взял?
– Разные, Седьмой. Мы как договаривались: учеба приближенная к боевой обстановке. На сто холостых – один боевой. Всего один процент. У него очень хорошие шансы… Глушитель будем наворачивать или ты грохот любишь?
– Давай с глушителем… Охраны-то с ним не будет?
– Не боись, Седьмой! Он один побежит. Проверено. Он каждое утро с природой сливается без свидетелей. Поэтическая личность… Ну, друг, с богом… А я тебя страховать буду. Вон за тем старым пнем… Ты сам все должен проделать. Иначе не прочувствуешь.
Седьмой не заметил, как исчез, испарился его наставник. Все внимание было направлено туда – на тропинку, которая метрах в тридцати изгибалась и шла прямо навстречу, прямо по линии прицеливания. Это хорошо – не надо делать никаких боковых поправок. Целиться точно в грудь. А с оптическим прицелом можно даже заметить, как стучит сердце у этого утреннего бегуна.
Как приятно ощущать в руках тяжесть этой хитрой шведской винтовки! Оружие всегда делает мужчину более уверенным, сильным, значительным…
Седьмой погладил черный прохладный ствол винтовки. Он делал это непроизвольно. Сейчас он вообще плохо контролировал свои действия. Последние минуты его захлестнули волны азарта, страха, восторга. Это было именно то, что он и ожидал. Именно то, за чем он притащился сюда в такую рань.
И не важно, что все это лишь игра, имитация. Главное, что это волнует его, будоражит, бодрит, уводит от хандры, апатии, скуки. Где-то там далеко в душной Москве нелюбимая жена, нелюбимая работа, нелюбимые друзья, компаньоны, политики…
Ровно в шесть заскрипели петли стальной двери и перед забором появилась маленькая фигура в голубом спортивном костюме. Седьмой не видел его лица. Далеко. Он попытался соединиться с винтовкой в одно целое, уверенно прижав ее к себе и ласково прислонившись щекой к пластиковому прикладу. Затем положил палец на спусковой крючок и вдруг улыбнулся дурацкой мысли, которая пришла к нему в голову. То есть мысль была правильная, но совершенно неуместная сейчас, за минуту до выстрела. А подумал он, что большинство людей называют спусковой крючок курком. «Дурачье. Лингвисты фиговы. Нажать на курок нельзя. Это совсем другая штуковина. Его лишь взводят, там где он есть. А нажимают на крючок, даже если он плоский, как у Кольта или Дерринджера».
… Бегун размялся, сделав несколько взмахов руками, приседаний и наклонов. Затем он замер в предстартовой стойке и начал движение по тропинке, все ускоряя и ускоряя бег.
Седьмой ждал, направив оптический прицел на просвет между двух берез. Именно там он появится в полный рост и будет секунд десять бежать прямо, все время находясь «на мушке». Вон мелькнула его рука, плечо… Стоп! Седьмой знал этого человека. Они несколько раз сидели рядом на банкетах, встречались на совещаниях в Строй комитете. Это был Коротков. Точно! Паша Коротков. Знал ли об этом Второй? Нет! Конечно, это случайность… Но это значительно сложнее – стрелять в знакомого… Да, но патроны-то холостые!…
Он осторожно навел прицел в грудь бегущего, выдохнул, замер, зажмурился и плавно вдавил спусковой крючок…
Коротков услышал хлопок и ощутил зловещий комариный свист и рывок где-то около шеи – пуля прошила воротник его куртки. Он мгновенно остановился и, пытаясь сохранить равновесие, повернулся к лесу – ему показалось, что кто-то спрятался там, в десяти метрах от него, за трухлявым пнем.
… Он увидел и успел зафиксировать в своем сознании вспышку. Второго хлопка он не услышал. То-ли глушитель у Магнума был лучше, то-ли Коротков просто не успел. Времени не хватило…
Седьмой не мог потом вспомнить как оказался у тела, зачем стоял перед ним на коленях и прижимал к себе и что бессвязно бормотал. Но он четко запомнил спокойствие Второго, который стремительно перемещался вокруг трагической пары и фотографировал их, выбирая самые удачные ракурсы.
– Пора, Седьмой. Линяем… Положи ты его на землю. Что ты, как Иван Грозный с сыном… Ты смотри как испачкался – весь в крови. Рубашку снимай и давай сюда. Я тебе в машине найду что-нибудь.
– Но, я не хотел… Все это не так. Они же были холостые. Правда же?
– Были холостые. Почти все! А один из ста – боевой. Был такой разговор?
– Был.
– Вот ты, Седьмой, на этот один процент и нарвался, Везунчик, блин. Ловко ты его врезал. А я тут с тобой расхлебывай. Вроде соучастника.
– Но…
– Никаких «но»! Натворил делов! Бежим от грехов подальше.
– А зачем… фотоаппарат?
– Я так, Седьмой, для памяти. На долгую добрую память. Чтоб и я, значит, не забыл и ты чтоб помнил.
