Бабочка. Клятва Гиппократа
Иду, как всегда, на смену, насвистывая детскую песенку про бабочку и воробья. Хотя настроение ни к черту. Тучи над Эгером сгрудились злой толпой и вот- вот готовы разразиться бранью грома, молний, а потом и поплакать дождем обид. Они точно передают мое состояние. О, оно вызвано и плохой погодой, и нервным утром. Голова моя уже месяц ощущает странное вращение, будто земля под ногами превратилась в юлу. Но нужно бодриться. На заводе меня знают, как Бабочку. Такое милое и легкое насекомое, которое порхает на крылышках и не знает бед. У меня же две проблемы. Первая – я плохая мать. Вторая – я плохая жена.
– А вот и наша Бабочка! – весело кричит мне Стрекоза.
Да, так получилось, что мы имен друг друга не называем. Даем себе глупые клички, которые не передают наш внешний вид или внутренний мир.
– Не ори так, а то сейчас сбегутся сумасшедшие, – хихикаю в ответ.
Стрекоза всегда умеет поднять мне настроение одним своим видом.
– Ну что? – вопрошаю у напарницы. – Смена была спокойной?
– На заводе нормально все, – махнула рукой подружка. – А вот в больнице проблемы. Дорогуша хочет увольняться. У человека – подавленное состояние.
– Оно у него всегда такое.
– Ну пойди, поговори ты. У него на лице написано, что либо он сбежит от нас, либо с прыгнет с моста.
– Черт возьми! – ругаюсь на разные голоса, выкладывая всю палитру эмоций, вкладывая вещи в шкафчик. – Чтоб ты съел!
Дорогуша – наш единственный хирург, который занимается протезами, суставами, титановыми костями. Конечно, если он пропадет, пострадает большая часть населения. Мы живем в жестоком 3.156 году. После войны с машинами каждый второй, если не первый – инвалид. А еще раньше автоматизированный труд снова становится человеческим. Конечно, уровень травм серьезный.
– Дорогуша, привет! – торопливо заскакиваю в кабинет врача. – Как дела?
– Привет…
По суженым зрачкам мужчины понимаю, что он принял сольду. Это вещество, которое поднимает настроение на несколько часов, потом лекарство от депрессии вызывает страшное похмелье. Но самое опасное – это привыкание к сольде.
– Зачем ты выпил эту штуку?
– Ты волнуешься за меня? – с усмешкой спрашивает коллега.
Но я не успеваю ничего ответить. Меня резко ведет в сторону против моей воли. Такое бывало и раньше, но дома, когда коллеги не видят. Теперь же падаю на глазах у Дорогуши. Прихожу в себя на кушетке.
– Что с тобой? – строго спрашивает хирург- протезист.
– Да так… не выспалась просто. Обычное дело.
Он не дает мне встать. Проникновенно смотрит в глаза, словно хочет разглядеть что- то на дне моих зрачков.
– Давно ты в обмороки падаешь? – его рука впивается в мое плечо.
– Неважно! – отбиваюсь от него и привстаю на жестком ложе. – Мы сейчас должны обсудить твое состояние.
Чтобы хоть как- то держать в состоянии работать последних дееспособных, на каждом заводе держат таких, как я. Мы – вопипы – врачи общей практики и психологии. Бегаешь по участку, как укушенная стаей диких пчел, следишь за состоянием других. Сутки через двое. Помимо меня есть еще Стрекоза и Мотылек.
– У меня все по- прежнему, – Дорогуша стискивает пальцы на руках до красноты.
– Зачем тогда поднимаешь себе настроение искусственно?
– Послушай, Бабочка, тебе нехорошо. И я это вижу невооруженным глазом.
– Да что ты там видишь…
– Ты сегодня завтракала?
Простой вопрос вызывает мурашки, которые на секунду захватывают мою кожу между лопаток. У меня давно никто таких вещей не спрашивал. Я живу для других. Не для себя.
– Да, – отвечаю нетвердо. – Ты от темы не уходи.
– Ты не завтракала. Я это вижу. Ты совсем бледная.
Дорогуша игнорирует мои лекции про психическое состояние. Он достает свой чемоданчик, вынимает два бутерброда и термос.
– Поешь, пожалуйста, – он не приемлет отказа.
– Что ты начинаешь!
Мы, на самом деле, с врачом видимся редко. В случае травм на заводе я помогаю остановить кровь, обработать раны. Потом пострадавшие сами идут к Дорогуше, если им нужно заменить кость, сустав, конечность. Хотя мне тоже два года назад понадобилась новая коленная чашечка. Тогда мы познакомились с Дорогушей ближе. Все его прозвали так, потому что его услуги дорогие. Но тогда мне помогли, собрали продуктовые карточки всем миром.
– Я расскажу тебе, что со мной не так, если ты позавтракаешь.
Синие глаза с сизыми, словно мраморными, лучиками смотрят настойчиво.
– Да я не голодная. И вообще!
Хочу встать, но головокружение предательски прибивает меня к кушетке. Хирург сердито сопит, садится рядом и начинает чуть ли не силком запихивать в меня еду. Человеку с сильными руками, строгим видом и бородой сложно отказать.
– Я тебя не выпущу, – угрожает он. – Будешь сидеть под замком.
– По какому праву? – будто бы сержусь.
– Заберу тебя с сыном у твоего непутевого мужа.
Только сейчас понимаю, что Дорогуша левой рукой подает мне бутерброд, а правой обнимает за плечо, очень тепло и ласково. Как давно меня никто не обнимал.
– Ты чего? – бросаю вопрос в его лицо, которое зависает перед моим в сантиметре.
– Я уже давно принимаю сольду, – шепчет врач. – У меня на это есть несколько весомых причин.
Вырываюсь из заботливо- железной хватки.
– Богларка! – он называет мое настоящее имя, словно это заклятие.
Но я закрываю за собой дверь, бегу на дрожащих ногах. Хорошо… скажу правду… под Новый год Дорогуша признался мне в любви. Конечно, мне теперь тяжело с ним общаться. Не знаю, с какой стороны подойти к этому странному человеку.
– Ну- ка, что тут у нас? – работа отвлекает меня.
Осматриваю очередного работягу, который пришел в цех с кашлем. Его хрипящее дыхание выдает большой стаж курильщика, давнюю астму. Приходится вслушиваться в скрип легких особенно чутко. Нет, слышу, как влажные камни ворочаются в бронхах.
– Голубчик, иди домой срочно! – торопливо выписываю ему антибиотик. – У тебя – бронхит.
Следующий этап моей непростой жизни – отговорить женщину от суицида. Она стоит на стреле своего крана, неловко размахивая руками.
– Муж бросил – это не приговор! – кричу ей. – Ромашка! Я знаю твоего Козлика. Он форменный козел. Считай, что ты стала свободной!
– Я люблю его! – вопит сумасшедшая.
– А детей? Детей любишь? – я почти подползла к самоубийце.
– Конечно, – она оглядывается на меня.
Самый страшный момент. Так уже двое смотрели на меня, стоя вполоборота. Все равно прыгали.
– И с кем же дети останутся? Агнешка совсем маленькая. Как она будет без мамы?
Ромашка роняет слезы.
– Моя мама когда умерла, я думала… – давлю на душу женщины сильнее. – Я думала, что мое сердце остановится… Ну куда же ты собралась?
Удается ухватить работницу за руку. Она ревет, опустив бритую голову мне на плечо.
– Хочешь чай? – всегда важно переключить внимание после слезного катарсиса.
