B 1961 году Джордж Вудкок, лучший англоязычный историк анархизма, пришёл к выводу, что как историческое движение анархизм умер в 1939 году Он провалился>1.1939 год стал годом, когда последнее популярное анархистское движение – в Испании – было уничтожено. К такому же заключению пришёл и Даниэль Герен>2. Некогда широкие анархистские движения существовали во Франции, в Мексике, Италии и на Украине. Анархисты также временами пользовались значительным влиянием в Италии, Аргентине, Бразилии, Швейцарии, России, Китае, Японии, Великобритании, США и других странах. В период Первой мировой войны и последующее время анархистов повсюду подавляли или абсорбировали коммунисты, фашисты, нацисты и даже перонисты. Победа фашистов в Испании в 1939 году довершила разгром последнего массового революционного анархистского движения, начатый ещё коммунистами в 1937 году.
К 1961 году большая часть анархистов съёжилась до небольших кучек постаревших бойцов. Некоторые из них были этническими эмигрантами (в Соединённых Штатах это итальянцы или евреи) или изолированными эксцентриками, в основном в Британии, Франции и США. Некогда вызывавший страх анархизм оказался почти забытым. Даже Вудкок, сам бывший активный анархист в 1940-х и 1950-х годах, полагал, что хотя анархистские идеалы и не могут исчезнуть, но останутся существовать лишь как источник вдохновения>3. Несколько академических учёных – а анархизм теперь был достаточно безопасен для изучения – разделяли это снисходительное мнение>4. Революционный анархистский пыл исчез. Некоторые говорили об «анархизме без финалов»: об отказе от «утопического» идеала будущего свободного общества в пользу анархистов, тихо культивирующих анархистские персональные взаимоотношения в своих анклавах>5.
К 1968 году Вудкок в некоторой степени поменял своё мнение. Всё ещё нигде не существовало организованного анархистского движения. Но к тому времени антивоенные демонстрации стали частыми в Западной Европе. В Соединённых Штатах это были не только антивоенные и анти-призывные движения, но и движения за гражданские права, за власть студентов, власть чёрных, за сексуальную свободу и освобождение женщин; на подходе были и другие требования. Вудкок ещё не оказался свидетелем некоторых из них, однако он заметил, что нечто происходит: что-то пусть не ярко анархистское, но однозначно анархическое>6. С ним согласился Пол Гудман>7. Мюррей Букчин писал об «интуитивном анархизме среди сегодняшней молодёжи»>8.
Некоторые, я бы сказал, мягкие анархисты-интеллектуалы уже пользовались скромным успехом у широкого круга американских читателей (Дуайт Макдональд, Карл Шапиро, Кеннет Рексрот, как и сам Джордж Вудкок и в особенности Пол Гудман). Но «новые левые» на своём излёте часто становились авторитаристами, о чём Гудман сокрушался в своей последней книге>9. В начале 1970-х годов мейнстримовые издательства начали переиздавать таких анархистов, как Прудон, Бакунин, Кропоткин, Гольдман и Беркман – все они, за исключением Прудона, были уроженцами России – а историки стали публиковать новые исследования об истории анархизма в Испании, России, Мексике и других странах. Этот процесс продолжается и сейчас. Я буду цитировать многие из этих книг. Они оказались ресурсами для обновления анархизма.
Гручо Маркс в одном из фильмов братьев Маркс иронизировал, что он тяжким трудом продвинулся от ничтожества до состояния крайней нищеты. В похожем положении находился и анархизм в 1960-х годах. Ему было некуда идти, кроме как наверх (как гласит американское выражение). Он и восходил, медленно, но неуклонно. Было бы чудовищным преувеличением сказать в 1978 году, что анархизм испытывал «одну из своих периодических волн популярности»>10. Анархизм никогда не был популярен. Но вот такое движение наверх было, когда я впервые повстречал настоящих анархистов. Меня они в основном не впечатляли. Были, к примеру, панки-анархисты. По крайней мере, они были молодыми. Но анархизм, который можно выучить из текстов песен (и текстов не слишком-то умных, надо признать), будет в лучшем случае поверхностным. Большинство из тех белых юнцов среднего класса теперь стали белыми старпёрами среднего класса. Среди них больше юристов, чем анархистов (а я – и тот, и другой). Но малая их часть стала серьёзными анархистами. Анархисты всё ещё порождаются тем, что осталось от панк-сцены, не только в Соединённых Штатах, но и в таких отдалённых местах, как Эстония или Филиппины.
Семидесятые и восьмидесятые были также зенитом субкультуры “do-it-yourself’, которую я называю «маргинальной средой»>11. Это была очень децентрализованная субкультура, в которой индивидуалы или очень небольшие, обычно эфемерные группы сами выпускали постеры, фэнзины, “mail art” и кассеты, которые отдавались, обменивались или продавались за небольшие деньги. Вы бы могли назвать это самиздатом, если не считать тот факт, что у этих маргиналов гораздо менее вероятно, по сравнению с советскими диссидентами, могли возникнуть проблемы с законом. Но иногда это случалось и с ними. Существовало некоторое пересечение с субкультурой панков, а также с научно-фантастическим фэндомом. В основном этим занимались подростки и молодёжь, в основном белые, в основном мужчины, в основном североамериканские. Некоторые из них были открыто политизированными, как правило, анархистами. Но сам дух всей этой сцены был анархическим. Это было место, на тот момент одно из немногих, где анархисты могли позволить себе самовыражение и где их могли принять всерьёз. Я был активным участником этой субкультуры и писал об этих маргиналах>12.
Лишь немногие из маргинальной среды остаются в рамках своих изначальных средств выражения. Я связываю упадок этой субкультуры в основном с развитием Интернета, где частично продолжается похожая деятельность. Пусть ситуация сложилась действительно так, но было бы пуристской придиркой говорить, как это делает Хаким Бей, что «они сохраняли посреднические структуры почтовой коммуникации и ксерографии и таким образом не смогли преодолеть изоляцию игроков, в буквальном смысле оказавшихся вне пределов игрового поля»>13. Собственно говоря, благодаря этим маргинальным медиа я лично встретился со многими из самых интересных людей в моей жизни, завёл несколько романов, а также познакомился с Джерри Рейтом, чей текст включён в настоящую антологию, и с самим Хакимом Беем.
