– Не ходите, дети, в Африку гулять! – Алексей Флеров, капитан контейнеровоза «Новочеркасск», раздраженно рассматривал в бинокль портовую акваторию. – Знал бы, что так надолго тут застрянем, никогда бы на этот фрахт не согласился!
– Африканские таможенники «за спасибо» нам ничего не подпишут, – в тон ему отозвался старпом, поправляя торгфлотовскую фуражку.
Вечерний тропический ветерок едва заметно играл флагом за кормой «Новочеркасска». Малиновый диск африканского солнца медленно сдвигался за изломанную горную цепь, напоминавшую хребет доисторического чудовища. Со стороны порта доносились тепловозные гудки, металлический лязг кранов и звуки автомобильных клаксонов. Закатные лучи золотили огромный портрет местного президента-диктатора Азариаса Лулу. Портрет этот, нарисованный на отвесном склоне прибрежной горы, был настолько огромен, что даже с капитанского мостика контейнеровоза можно было пересчитать многочисленные ордена на груди главы государства.
Контейнеровоз, находившийся в долгом фрахте, стоял в здешних водах вот уже третью неделю. Долгий фрахт – дело хотя и прибыльное, но утомительное и не всегда предсказуемое. Из Владивостока в Нагасаки судно вышло с грузом леса-кругляка, из Нагасаки в Сидней – с автомобилями, из Австралии в Африку – с мороженой бараниной… Вот в этом-то экваториальном порту и пришлось застрять на целых три недели. Сперва трудолюбивые африканские докеры никак не могли приступить к разгрузке «Новочеркасска», затем – к погрузке, а незадолго до отхода выяснилось, что не в порядке какие-то сопроводительные бумаги… Торговые моряки, естественно, страшно нервничали – ведь долгий фрахт оплачивают лишь после окончания плавания. Да и в семьях они не были по полугоду и более.
Делать на берегу было решительно нечего. Небольшое государство, расположенное на Восточном побережье Африканского континента, выглядело бедно, убого и грязно – даже по местным меркам. Все признаки «постколониального синдрома» были здесь налицо: пьянство, дикость, суеверия, СПИД, наркомания… Среднемесячная зарплата в десять миллионов мугамбов, или тридцать долларов, считалась весьма достойной; большинство не имели и ее. Даже портовые проститутки оценивали себя не дороже пачки сигарет или банки пива. Зато все стены украшали парадные портреты всенародно избранного президента, а на каждом перекрестке стояло по спецназовцу-гориллоиду в колониальном пробковом шлеме, с суставчатой дубинкой на поясе.
Про Лулу, избранного президентом пожизненно, рассказывали страшные вещи. По слухам, своих политических противников он скармливал или крокодилам на ферме, или акулам в заливе. Подобно недоброй памяти президенту Центрально-Африканской Республики Бокассе, он вроде бы даже практиковал ритуальный каннибализм. Поговаривали, что без консервированного человеческого мяса Лулу никогда не отправлялся в путешествие, предпочитая консервы не из соплеменников, а белых. Впрочем, проверить или опровергнуть эти слухи было некому: многие из приглашенных в президентский дворец на званый обед обратно уже не вернулись…
– …Леша, посмотри, кажется, таможенники. – Старпом кивнул в сторону огромного голландского танкера под либерийским флагом. – Неужели к нам?
Из-за кормы мазутной громадины показался белый треугольничек буруна, обозначавший форштевень маломерного судна. Вскоре обозначился и сам катер. Выскочив на оперативный простор, он приподнялся на подводных крыльях. Эмблема на носу свидетельствовала, что это действительно катер местной таможни.
– Давай в мою каюту, стол накрывай, – бросил Флеров, сходя с мостика. – А я пойду встречать дорогих гостей…
Тем временем катерок косо встал над волной и по красивой белопенной дуге пошел к «Новочеркасску». Для таможенников спустили штормтрап. Спустя несколько минут трое глянцево-черных африканцев, явно гордясь своей ролью и властью, сидели в капитанской каюте.
Как и следовало ожидать, старший таможенник сразу же предъявил претензии к документам: и декларация неправильно оформлена, и деньги за лоцманские услуги не переведены вовремя, и портовый сбор не уплачен…
От таможенников зависело многое, если не все. Ситуация требовала показного дружелюбия и гостеприимства. После спича о взаимовыгодном сотрудничестве, произнесенного на безукоризненном английском, капитан Флеров проявил гостеприимство: предложил «Кэмел», пепельницу, включил кондиционер. В качестве довеска приложил бутылку «Столичной» и стодолларовую купюру.
Благосклонно приняв подарки, африканцы, однако, не спешили покинуть контейнеровоз, хотя ни о каких претензиях больше не вспоминали. Сперва старший таможенник изъявил желание осмотреть подшкиперскую. Затем – сосчитать количество контейнеров с текстилем. Затем – спуститься в машину…
– Такое впечатление, что они нас специально решили до ночи мурыжить, – скрипнув зубами, сказал старпом. – Неспроста все это!
– Это у тебя психоз из-за тропической жары, – устало парировал Флеров. – Чего им нас тут держать? Свое получили… А теперь им просто хочется продемонстрировать свою власть. Что-то уж слишком недоверчивым ты стал!
– Станешь тут недоверчивым! Я бы этих африканских вымогателей собственноручно на рее вздернул!
– Ты за расизм или за дружбу народов? – укорил капитан.
И лишь когда на залив опустилась непроницаемая тропическая ночь, чернокожие таможенники, помахав на прощанье розовыми ладошками, спустились в свой катер.
– Дежурный по порту дал «добро» на выход судна из порта, – объявил вахтенный. – Да только вот ни лоцмана, ни буксира… Сами пойдем?
– Не впервой, обойдемся и без лоцманской проводки, – вздохнул капитан, вновь поднимаясь на мостик. – Скорее бы отсюда уйти…
Гигантский винт под кормой взбурлил воду, и «Новочеркасск» на самом малом пополз из залива. Штурман зажег судовые огни. В темноте разноцветными светлячками то и дело сверкали огоньки других судов; штаговые, ходовые, топовые. По Морскому кодексу в темное время суток идти без огней категорически запрещается.
Береговая кромка медленно отдалялась. Мерцали, словно мохнатые, африканские звезды. Портовый город обозначался вдали слабым электрическим заревом. Дав три прощальных гудка, как и положено при выходе из порта, российский контейнеровоз взял чуть левей. В огромном заливе, имеющем форму подковы, еще с колониальных времен было заведено: суда, выходящие из порта, придерживаются левой стороны, суда, идущие в порт, держатся правой.
Когда до горловины залива оставалось несколько кабельтовых, случилось непоправимое…
В левый борт «Новочеркасска» со страшным скрежетом врезался форштевень неизвестного судна. Столкновение, произошедшее под прямым углом, не оставляло обшивке никаких шансов уцелеть. В образовавшуюся пробоину мгновенно хлынула вода. Сама же пробоина ежесекундно увеличивалась: контейнеровоз продолжал идти вперед, а мощный форштевень, вошедший в корпус, рвал металл, распространяя пробоину на отсеки.
