«Это наше последнее дело», – сказал себе Сергей Бабкин.
Он должен был сосредоточиться и не мог, потому что мешала снежинка. Вернее, сапог. Голенище сапога: ажурное, белое, вызвавшее в памяти бумажные снежинки, которые всем классом клеили на окна в начальной школе. На обычный мыльный раствор приклеивали, между прочим, и те отлично держались до конца зимы. Дома они с матерью использовали не мыло, а клейстер. Заливали крахмал кипятком, и белесый раствор задумчиво булькал в кастрюльке, созревал.
Так вот, сапог. Ажурная белая кожа обхватывала голень до того туго, что, казалось, вот-вот лопнет либо сапог, либо нога. Вместо того чтобы записывать, Сергей пялился на икры клиентки. Без всякого подтекста пялился. Лучше бы с подтекстом – как-то естественнее, что ли, чем ломать себе голову над вопросом, зачем женщина теплым августовским днем влезает в кожаные сапоги, пусть даже и с дырками.
Кстати, и правда, зачем? Новая мода? Маша наверняка знает…
Илюшин бросил на напарника вопросительный взгляд. О снежинках он догадаться не мог. Такой уровень сверхпроницательности даже Макару не под силу. Илюшин просто молча интересовался: «В чем дело? Что-то не так?»
«Примерно все не так, дружище».
В голову лезла всякая ерунда, потому что ностальгической бумажной метелью проще всего было временно изгнать, вымести подальше мысль о том, что перед ними сидит их последнее дело. Или вообще не случившееся, так как последнее уже было. В Карелии.
Даже не вслушиваясь в рассказ заплаканной женщины, Сергей мог почти наверняка сказать, что привело ее к частным детективам. Ажурные белые сапоги выдавали ее, и взбитая пена крашеных черных волос выдавала. Как они их так укладывают? И не кудри, и не локоны, а какой-то крупный овечий завиток, который на концах внезапно распрямляется, словно опомнившись, и зачем-то торчит в пространство с унылой дерзостью. Или с дерзновенным унынием, тут Бабкин не совсем определился.
Жила-была женщина. Встретила красавца, скорее всего, майора в отставке или даже генерала, очаровалась, провела с ним две недели, очаровалась бесповоротно, дала ему деньги на поддержку бизнеса, который из-за неудачного стечения обстоятельств потребовал разовых, ну, максимум двухразовых вливаний, и теперь не знает, где деньги, где майор, где счастье, – счастье где, господа детективы? А майор в отставке, он же генерал, тем временем улыбается другой кудрявой женщине за столиком ресторана «Живаго»: проходимцы любят известные рестораны в туристических местах и вообще обычно не дураки пожрать.
Значит – что? Блокнот доставать не обязательно. Разыскивать аферистов не то чтобы неблагодарная задача, можно, конечно, и разыскать, но Бабкин такие дела не любил. А в свете мыслей о полном прекращении сотрудничества с Макаром Илюшиным он не взялся бы за него ни за какие деньги. Если уходить, то оставив за собой раскрытого серийного убийцу, а не ушлого продавца женского счастья в кителе и при усах.
– …уже два дня прошло, – всхлипнула женщина. – Нет, погодьте… Двадцатое же сегодня? Значит, уже третьи сутки идут! И никто ее не ищет! Вы же знаете, как у нас все…
– Жанна Ивановна… – начал Макар. Бабкин мысленно закатил глаза: она еще и Жанна Ивановна!
– Просто Жанна, что вы…
– Расскажите, пожалуйста, что вы сделали, когда поняли, что ваша сестра не отвечает на звонки?
Макар подчеркнул «ваша сестра». Бабкин вздрогнул – и включился.
Женщина растерянно прижала к лицу растопыренную пятерню. Пальчики у нее были коротенькие и толстенькие, как у ребенка, с длинными заостренными ногтями под серебристым лаком, и этот лак смотрелся не как выбор взрослого человека, а как игра маленькой девочки, перебиравшей нарядные стеклянные баночки в мамином шкафу. Отчего-то эта некрасивая пухлая лапка в золотых кольцах заставила Бабкина посмотреть на нее другими глазами.
– В субботу вечером Оксана все не отвечала, а в воскресенье я с утра побежала в полицию. Во сколько… Не прямо с утра, нет, я сначала думала: ну, загуляла где-то, сейчас проснется и позвонит. До одиннадцати подождала, до двенадцати… а потом телефон у нее и вовсе стал недоступен. Значит, в час я где-то пошла. Не утром, получается, а днем. В час я пошла, то есть поехала, у нас идти недалеко, но, как бы это сказать, дорога не очень приятная для пешеходов, обочины нет, я пешком мало хожу, все больше на машине…
Она была не просто несчастна, она была испугана, именно как ребенок, потерявшийся в торговом центре, вглядывающийся в чужие взрослые лица и не обнаруживающий среди них маминого.
– У вас приняли заявление? – спросил Макар.
Она закивала. Приняли, да, но вы ведь знаете, как они работают… Крышуют только и проституток даром дерут…
На пассаже о проститутках Бабкин посмотрел на нее с пристальным вниманием. Что за сленг и откуда такие любопытные представления о буднях сотрудников органов охраны общественного порядка? Сам бывший оперативник, за годы службы повидавший многое, он, с одной стороны, мог понять граждан, ненавидевших полицию и боявшихся ее. С другой стороны, эти представления часто были основаны не на личном опыте, а на старательно расчесываемых страхах. Облако тэгов, как выражается Макар. Полицейские, воровство, взятки, убивать, пытать, лжесвидетельство, сажать, менты козлы.
С третьей стороны, а ты сам-то где, спросил себя Бабкин. В полиции? Метишь в следственный комитет, быть может? Нет? Вот и молчи.
– …Юра мне говорит: подожди, давай в понедельник вместе пойдем, кто в выходной будет заниматься твоим заявлением? А у меня сердце не на месте… – Она приложила руку к груди.
– Юра – это ваш муж? – спросил Макар.
– Нет, Юра – он Оксанин… Я сама не замужем. У них и дочка есть, Леночка, хорошая девочка, дай ей Бог здоровья…
– Раньше случалось, что ваша сестра исчезала на один-два дня? – спросил Илюшин. – Уезжала с кем-то, может быть?
– Никогда! Она мне всегда звонит! Да и видимся мы… В одном доме живем, как не видеться-то… То вечером столкнемся, то утром, дом большой, конечно, но кухня-то одна, то есть две, Оксана еще уличную кухню сделала, как это называется, мангальная зона, ею вообще-то только Лева пользуется, ну, он с детства готовить любил, такой способный мальчишечка, отец с матерью шутили, что он в кулинарный техникум пойдет! Ну, почему шутили-то – потому что у Левы умище, он МГУ закончил, а не кулинарный, хотя я против поваров ничего не имею, вы не подумайте…
Она торопилась, сбивалась, перескакивала с темы на тему, бессмысленной болтовней о каком-то Леве снимая напряжение. Илюшин наверняка сказал бы что-нибудь вроде «психотерапевтическое выговаривание».
