Утром седьмого июня Михаил Гройс, профессиональный мошенник, вышел из квартиры на Новопесчаной улице и отправился в ближайший сквер. Как позже удалось выяснить, он провел там около часа, бродя по дорожкам в тени кленов и лип.
В полдень Гройс обычно пил кофе в маленькой кофейне неподалеку.
В два часа у него была назначена встреча.
В шесть к Гройсу должен был прийти массажист.
Михаил Степанович был человеком привычки.
Его видели в сквере – он побеседовал с соседкой, выгуливавшей лабрадора. Затем, если верить записям с камер наблюдения, прошел своим обычным маршрутом мимо салона свадебных платьев и продуктового магазина. Однако в кофейне так и не появился. Где-то на полпути Гройс бесследно исчез.
– Его нигде нет! – Моня Верман выглядел не столько взволнованным, сколько испуганным. – Мы все проверили.
– Морги – раз, – вступил Сема Дворкин, загибая пальцы. – Больницы – два. Его бывших женщин – три.
– И много у него женщин? – не удержался Сергей.
– Побольше чем у тебя. Гройс производит на дам чарующее впечатление.
Надо же, подумал Сергей, чарующее. Семьдесят четыре года чаровнику. Наверняка по именам путает своих пассий.
– У Миши выдающиеся мозги, – сказал Дворкин, словно прочитав его мысли.
– Ум ясный, как бриллиант, – подтвердил Верман. – К тому же он в отличной форме. Посмотри на нас! У меня одышка, у Дворкина суставы. А Гройс даже не знает адреса аптек, чтоб им и дальше не встречаться!
– Но три дня уже прошло!
– И никаких вестей.
Ювелиры замолчали и скорбно уставились на Бабкина с Илюшиным.
Все четверо сидели в магазине Вермана и Дворкина. Маленький Верман теребил пуговицу жилета, едва сходившегося на выпирающем животе. Дворкин беспокойно потирал пальцы. При несомненном внешнем сходстве – оба круглые, низенькие, с мясистыми носами и блестящими лысинами в обрамлении курчавых волос – ювелиры производили на удивление несходное впечатление. Моня Верман был живчик и холерик. Сема – меланхолик с мягкой извиняющейся улыбкой на губах. Первый утверждал себя в пространстве, занимая места больше, чем было выделено ему природой: носил широкополые шляпы, задирал ноги на стол и издавал столько шума, что люди непроизвольно отодвигались подальше. Второй сутулился, ежился, как будто заранее признавая, что рядом всегда есть нечто более важное, чем он сам, и всем диванам предпочитал стул в углу.
– В полицию обратились? – спросил Илюшин.
– Сразу же.
– Заявление приняли?
Ювелиры кивнули.
– Но я же читаю по их лицам, словно это процентные векселя, – мрачно сказал Верман. – На них написано: у вас пропал старичок, очень жаль, но у всех время от времени пропадают старички. Выходят из квартир, забывают куда шли, не помнят собственных имен…
– Это все не про Гройса, – покачал головой Сема.
– Ха! Да если бы это было про Гройса, мы бы никогда…
Моня Верман оборвал фразу на полуслове. Илюшин поймал быстрый взгляд, которым обменялись ювелиры.
– Мы бы никогда…
– Мы бы никогда не подружились, – после паузы закончил Дворкин.
– Он приехал полгода назад, – сказал Верман. – Оставил свою гостиницу на попечение дальней родственницы и решил какое-то время пожить в Москве. Чем он занимался? Чем может заниматься тихий интеллигентный старик! Утренний моцион, обед в ресторанчике, вечер в прекрасной компании, да, я имею в виду нас, и пусть Дворкин кинет камень в того, кто скажет, что это не так. Раскидывали картишки, травили байки… Безмятежные пенсионерские радости! Нет, мы-то не пенсионеры, но Миша Гройс – давно уже да, и между нами, это большое счастье для многих, что он уже тысячу лет как отошел от дел. Миша делал людей умнее, однако тут есть тонкая связь: отчего-то люди умнеют, когда денег у них в кошельке становится меньше, потому и говорят, что многие знания – многие печали. Что еще он делал? Читал. Пару раз наведывался к стоматологам, чисто чтобы похвастаться. И вдруг пропал.
Мог ли он взять билет на самолет и улететь в теплую цивилизованную страну? Да, этого нельзя исключать. Но очень странно, что он не предупредил своих друзей, поэтому им с Дворкиным кажется, что все обстоит гораздо, гораздо хуже.
Макар Илюшин и Сергей Бабкин переглянулись.
Дело, по всем признакам, было как раз для них. Много лет они занимались розыском пропавших людей. Положа руку на сердце, с учетом возраста Гройса, следовало ожидать, что расследование будет недолгим.
И все-таки Илюшина что-то смущало.
– Значит, Михаил Степанович приехал в Москву чуть больше полугода назад, – задумчиво сказал он.
– Чуть больше, – согласился Моня.
– Во вторник вы планировали сыграть с ним в преферанс.
– В преферанс, – эхом откликнулся Моня.
– Он возобновил общение, поскольку вас связывают теплые воспоминания.
– Воспоминания… – вздохнул Моня.
– О том, как вы облапошили Хрящевского на сто пятьдесят миллионов, – не меняя интонации, сказал Макар.
Верман так и подпрыгнул.
– Это была самозащита!
– Или на сто восемьдесят?
– Хрящевский был бандит! Он убил бы нас!
– Хотя я не удивился бы и двумстам[1].
– Дворкин, да скажите же ему!
Сема потер нос.
– Видите ли, Макар… – начал он.
– Я вижу, что вы оба что-то утаиваете, – перебил Илюшин. – Хотите, чтобы мы начали искать вашего Гройса? Я не против. Но тогда рассказывайте все. А благостную историю о пожилом джентльмене, скромно проводящем время за преферансом с друзьями, оставьте полиции.
Сергей Бабкин, который невозмутимо перекатывал во рту зубочистку, выплюнул ее и поднялся со стула.
– Макар, все это можно сформулировать куда короче.
Он оперся ладонями о стол и мрачно осведомился, обращаясь к Моне:
– Во что вы опять влезли?
Тот издал было протестующий возглас. Но Дворкин махнул рукой:
– Расскажите им, Верман.
Моня вздохнул и рассказал.
Идея принадлежала Гройсу. Старая добрая афера с бриллиантами – что может быть респектабельнее? На выставке драгоценностей появлялся представительный пожилой господин в слегка старомодном костюме. Старомодность внушает доверие.
– Самым сложным оказалось собрать предварительную информацию, – сказал Верман. – Нам требовалась правильная выставка.
– Правильная выставка – это та, на которую попадают правильные люди, – тихо добавил Сема.
– Толстосумы? – спросил Сергей.
– Лучше, значительно лучше! Их жены.
Выставки драгоценных камней бывают разные. Те, на которые можно попасть, заплатив за входной билет двести рублей, троим мошенникам не подходили. Не годились даже те, где билет стоил пятьсот. Они ждали мероприятий, объявления о которых не вешаются на столбах и не появляются в прессе. Туда приходят те, кого устроители называют «избранным кругом», и этот круг не платит за вход.
