Который день дул ветер с севера, пригибая к земле кусты и травы. Светлыми стягами полоскалось бельё, что развешивала на верёвке Мать. И сети, которые Отец растягивал на распорках, всё норовили вырваться из рук и улететь вслед за вихрем.
– Не к добру это, – сказал Отец за ужином. – Не припомню я, чтоб так долго не менялся ветер.
Мать взглянула на него с тревогой, перевела глаза на притихших детей.
– Быть лиху, – молвил Дед, седой и немощный. И устремил незрячий взгляд сквозь стены.
А ночью примчался на взмыленном коне Ратник. Светлы были его доспехи, начищен щит, а взор ясен и твёрд. Он стукнул в ставни, всех разбудив от мала до велика. Отец вышел ему навстречу.
– Кто поедет со мной? – спросил Ратник, склонившись с седла. – Мгла идёт на нас, необоримая сила! Лишь Чужак сможет её победить, но нет его в наших рядах. И послан я искать подмоги в вашем Озёрном Краю.
– Я поеду с тобой, – сказал Отец. Он снял со стены меч, поцеловал жену и детей, поклонился низко Деду и вскочил на быстрого коня. И умчались всадники в ночь, и долго не было от них вестей.
А северный ветер всё дул, и становился он ещё сильнее. И уже гнулись под ним молодые деревца, и птицы летали близко к земле. И тревожилась Мать, высматривая мужа у ворот.
И снова ночью стукнули в ставни. То был второй Ратник в латах из чернёной стали. Печально было его лицо, а на щите запеклись пятна крови.
– Кто поедет со мной? – спросил Ратник негромким голосом. – Всё наступает Мгла, и не в силах мы одолеть её. И знать, не ведает Чужак о нашей беде. Не найдётся ли здесь подмоги?
– Я поеду с тобой, – сказал Старший Сын. Мать вздохнула, и налились её глаза слезами. Старший Сын снял со стены боевой топор, поклонился Матери и Деду, погладил малышей по русым головкам и сел в седло. И умчались всадники в ночь, и долго не было от них вестей.
А северный ветер свирепел, и не давал он пощады уже сильным дубам, и не успевало созреть зерно в колосьях, так ломал их вихрь. И появилась седина в волосах Матери, а Дед иссох от горя, и больше стало у него морщин.
Как-то в ночь подскакал к дому на запылённом коне третий Ратник. Темны от крови были его доспехи, и помят шлем, и не было при нём щита.
– Кто поедет со мной? – хрипло спросил он и устало склонился к шее коня. – Иссякли наши силы, и не можем мы сдерживать Мглу. А придёт ли на помощь Чужак – про то неведомо. Но многие пали в Великой Битве, и, знать, не выстоят те, кто ещё на ногах…
– Я поехал бы с тобой, – сказал Дед. – Да ушла моя молодость, и руки слабы, чтоб держать оружие, и глаза не видят света, и в седло не подняться мне. Нет больше в этом доме тех, кто может тебе помочь. Прости, храбрый воин.
– Нет, – сказал Младший Сын. – Я поеду с тобой, Ратник. Отец и брат мои ушли воевать с Мглой. Не к лицу мне сидеть под тёплой кровлей.
Взрыдала Мать и хотела было удержать сына. Но поняла, что не послушает он, и отступила. Снял Младший Сын со стены лук, взнуздал последнего коня, поклонился Матери и Деду, поцеловал сестрёнок и вскочил в седло. И умчались всадники в ночь, и ветер нёсся им навстречу, завывая.
И прошло немало дней и ночей, и волосы Матери стали совсем белыми от горя, а Дед уже не мог ходить и перебрался на лавку поближе к окну, чтобы первым принять вести. И дочки подрастали без отца и братьев.
И тянулся холод с севера, и в воздухе пахло страхом. И давно уже улетели птицы, и верный пёс прятался в конуру, а по ночам жалобно скрёбся в дверь, просясь домой. И всё чаще слышался далёкий вой волков. Или то завывал в тёмных лесах северный ветер?..
Нет, ветер этот разгулялся не к добру. Я прямо чувствовал – что-то должно произойти. Не может не произойти, если уже который день дует злой северный ветрище, нагоняя неясную тревогу. А сегодня он, будьте любезны, вообще как с цепи сорвался, так и норовил содрать рубероид со старенькой крыши. Странный был ветер, непонятный. Я всегда считал, что перед Новым годом всякая непогодь обязана утихнуть, ведь завтра 31 декабря. А тут нате вам, ледяной шквальный уже неделю, а то и больше. Того и гляди, надует какой-нибудь дряни типа заносов на дорогах. Правда, снег не идёт, нынешней зимой снега на удивление мало, синоптики дружно предрекают глобальное потепление, что же мы, гады, с климатом делаем…
Ну да ладно. В конце концов, дом не сносит, бог даст, и крыша устоит. А в печке потрескивают поленья, и электрочайник уже вскипел. Мишура на ёлке в дальнем углу струится и вспыхивает серебряными искрами от света настольной лампы. Мышь ещё не вышла на промысел; у неё, у мыши, своё расписание, мне хорошо известное. У нас с нею вроде как уговор. Она начинает шуршать после одиннадцати вечера, не прогрызает пакеты с крупой, а я не завожу кота и не ставлю мышеловок. Каждому своё, и вечная дружба. Точнее, невмешательство в чужие дела.
Вот мышь – она понимает про невмешательство. А бывшая супруга не понимала, оттого и стала бывшей. Вообще-то она была неплохой, готовила довольно вкусно, посмеяться любила, даже хоккей со мной смотрела иногда. Но почему-то считала своим долгом постоянно переставлять книги в шкафу, к тому же, расставляла их по цвету корешков – это у неё называлось «очень прилично». Так же «прилично» она старалась разложить бумаги на моём столе – по стопочкам, листочек к листочку, исписанные в одну стопку, чистые в другую. Я потом с ума сходил, разбирая эти стопочки и выискивая нужный текст. А ещё у неё была дурная привычка – «дурная» не то слово! – эти тексты читать, а потом комментировать. Она отчего-то решила, что вправе учить меня писать, хотя сама признавалась, что за всю жизнь прочитала всего три книги – «Ангел для Джулии», «Джек-потрошитель» и сборник русских сказок. Причём последний одолела в седьмом классе, посмотрев однажды фильм «Морозко». Говорила, что кино ей понравилось больше, нежели книжка.
Наверное, я сам свалял дурака, когда на ней женился. Так что винить некого. Но она была миленькая и поначалу производила довольно хорошее впечатление. Правда, была лет на пять меня моложе и временами казалась почти девчонкой. Да… А потом её постоянные уборки на моём письменном столе начали жутко раздражать. И упрёки в небольшой зарплате тоже раздражали. И её любимый анекдот про ёжика и выхухоль доводил до скрежета зубовного – за полтора года семейного счастья я выслушал его не менее сотни раз. И её переживания по поводу бесконечных сериалов сперва меня смешили, потом начали злить. И… В общем, однажды я утрамбовал свои бумаги в дорожную сумку, сунул под мышку раздолбанный ноутбук, бросил на стол ключи от квартиры и ушёл. И кочевал по приятелям два месяца, пока не получил телеграмму, что моя бабка по отцовской линии приказала долго жить и оставила мне дом на окраине маленького городишки с красивым названием Светлозёрск. Я не поленился, наведался к своей бывшей, забрал письменный стол, книжный шкаф, сами книги уложил в коробки и с этим багажом поехал принимать наследство.
