Рассказ
Ноздри у неё идеальной формы. Для меня идеальной. Нос острый и немножечко кривой, чего невозможно заметить, но я заметил, потому что разговаривал с ней специально много, чтобы разглядеть лицо. У неё глаза серые, и взгляд, словно проникающий внутрь головы, из-за него становится холодно во рту.
Когда я пришёл во второй раз, она улыбнулась тонкими губами и сказала: «Я вас помню».
Во второй раз я пришёл из-за неё. И потом все разы из-за неё.
В первый раз пришёл, потому что тема лекции была интересная, а мой знакомый – Дима Астафьев – работает в лекционном центре, похожем на богатую частную больницу. Всё там искрится стерильностью так, что глаза жжёт. Я не люблю подобные места, мне всегда кажется, что богато слишком. Оттого неуютно.
Дима работает там менеджером. Он такое с детства обожает. Мы ездили как-то раз с классом в больницу, и я уверен – он притворялся, что недоволен.
Я не знаю, чем занимаются менеджеры.
Благодаря Диме прийти на лекцию можно было бесплатно. Я не совсем бедный (по русским меркам), но люблю, когда бесплатно.
Лекция была про японскую поэзию. Я – востоковед. Громко сказано, конечно, но в дипломе так написано.
Неважно всё это.
Я пришёл. Стоял в своей курточке болотной, выглядел, как диковинное создание, вылезшее из леса, лохматый.
Вроде расчёсываюсь, а всё равно ощущение, что на сеновале спал. В разные стороны всё. Рыжее ещё.
У мамы такие же волосы были, ей шло, а мне – не знаю. Странно от своих волос иногда. Забываю подстригаться. Я забываю за квартиру платить. Я много чего не помню.
На выпускном ко мне подошла девочка, позвала танцевать. Мы танцевали, и она решила, что нравится мне. Потому что я не сказал ей «нет».
Странно, да?
В конце танца она сказала: «Извини, ты норм, но мне волосы твои не нравятся. Ну, цвет их».
Я сказал: «А мне ты не нравишься».
Пьяный был. Не произнёс бы такое, будь я трезвым.
Она обиделась и сказала всем, что я голубой. А я в себе ещё тогда не разобрался.
Штамп такой тяжёлый: «разбираться в себе». Будто ты конструктор, и собираешь себя и разбираешь всё время.
Вот такое, вроде этой истории, я помню, конечно. А про подстригаться – нет.
Можно мне не верить, но в тот первый раз, когда я пришёл в лекционный центр, день был особенный. Я вышел на улицу и почувствовал, что на губы тёплое что-то ложится. Как поцелуй. Хотя все поцелуи в моей жизни были склизкие и холодные, и когда я целовался, то думал про гадов морских и про личинок всяких. Всегда старался скорее покончить с целованием. Это самое худшее во всей тактильной близости.
После первых опытов я разочарованно спрашивал у своей школьной подруги: «Это почему так, Маша? Ты говорила, что это приятно». Она говорила: «Да, приятно. Это вкусно и тепло».
Я потом понял, что это правда, хотя никогда так не получалось. В тот день воздух меня поцеловал весной вот так. Как мне всегда хотелось.
И мне собака улыбнулась тогда. Такое я запомнить могу. Не та, маленькая, которая всегда улыбается, а большая чёрная. Хвостом завиляла и улыбнулась.
В лекционном центре было неловко, а Дима всё не выходил ко мне. Я решил, что подожду его ещё минут десять, и если он не выйдет, то я пойду в бар через дорогу. Там мне было бы уютнее.
Но вместо Димы я увидел девушку по имени Лера. Не понял, что почувствовал. Всё просто перестало… Просто на неё смотрел.
Она была официально одета – белая рубашка, чёрный пиджак, чёрные брюки и туфли на каблуках. Волосы у неё были длинные, серебристые и прямые. Она открыла дверь в лекционный зал и пригласила всех войти. Все должны были приложить электронный пропуск. Когда люди зашли, Лера повернулась ко мне и сказала: «Здравствуйте. Вы ждёте кого-то?»
Я смутился. Что-то профуфыкал про Диму, что он мой друг, что я не могу дозвониться и он обещал провести. Лера улыбнулась.
И вдруг накатило.
Я стал чувствовать. Слишком сильно и много и в один момент. Она улыбалась очень больно, так, что мне в горло попала эта улыбка, я вдохнуть не мог. Я захотел, чтоб она ещё что-то сказала. Её голос звучал, как те музыкальные группы, которые я заслушиваю до помешательства. Она подошла ближе, и я почувствовал её запах – пахло печальными скульптурами в греческих дворцах. Она сказала: «Ваш друг – Дима Астафьев?» Я прошептал: «Да». Она сказала: «Пойдёмте», – и немного дотронулась до моей руки выше локтя.
Я влюбился в неё.
Она провела меня на маленький балкончик: «Отсюда даже лучше видно». Я пытался сосредоточиться на лекции, но постоянно чувствовал, что она сидит рядом. Вроде слушала внимательно, но при этом ещё и в других местах была, никому недоступных. Я не хотел смотреть на неё, потому что это было бы невежливо. Но смотрел украдкой. Невозможно было понять, о чём шла речь в лекции. Будто тысячи птиц слетелись, и галдят в один момент. А я слушаю их, и мне вообще не важно значение.
Второй раз я пришёл ради неё. Через неделю.
Димы опять не было. Мне было всё равно.
Она увидела и сказала: «Я вас помню». Я обрадовался. Я всю неделю репетировал, как буду с ней говорить. Спрашивать банальности и глупо шутить. И разглядывать её.
У неё на лице есть светлые-светлые веснушки, которых почти не видно. Но я увидел. Глаза она подвела в тот раз серебряным, чтоб подходило к волосам. Подбородок вытянутый, но идеальной формы. Я хотел бы целовать этот подбородок. Я и её губы хотел целовать, хотя раньше никого не хотел целовать в губы.
Оказалось, я раньше не влюблялся.
Во второй раз от неё пахло корицей.
Вторую лекцию она со мной рядом не сидела. Слушать всё равно было почти невозможно. Я хотел ещё у неё спросить. Но не нужно быть навязчивым.
Когда я уходил, сказал, что ещё приду. Она сказала: «Хорошо». Её взгляд бил по мне, как прожектор, и мне было холодно, радостно, светло и тревожно. Я приходил на эти лекции пять раз. Чтобы видеть её и говорить с ней.
Иногда была усталой, иногда весёлой. В четвёртый раз я услышал, как она смеётся. Я сказал странную шутку странным голосом и изобразил странное лицо. К моему восхищению, Лера тоже сделала гримасу и изменила голос, и продолжила игру. Я еле удержался от того, чтоб упасть ей в ноги, вцепиться в них и заплакать.
После пятой лекции я выбежал в холл, чтобы поговорить с Лерой ещё, но её там не оказалось. Зато наконец-то появился Дима.
