Когда соседи вздыхали, что переезд сродни маленькому пожару, Олег не понимал, о чем они так назойливо твердят. Какой пожар? Что за паника? Соберут вещи и дружно переселятся на окраину города в высотный, новый домище. Вместе же!
Ветхую пятиэтажку, признанную ещё и аварийной, потихоньку расселяли, и разговоры о пожарах и переездах велись уже почти полгода. Олег удивлялся всеобщему недовольству, как будто они должны отправиться в место – хуже не придумаешь.
Но не тут то было! И его поджидал сюрприз – лучший друг Андрей уехал с родителями в другой город. Как Олег ни надеялся, что этого не произойдет и отец Андрея откажется от той «заманчивой работы», но работа оказалась сильнее и выманила всю семью, оторвала от корней, можно сказать.
Пятнадцать лет жили на одной площадке, – одна квартира напротив другой – и всё, вот так, в один миг. Лучший друг – это ведь… почти что брат. Как только он уехал, два клена, что росли во дворе, упали во время грозы. Вместе. Разве такое бывает? Наверное, зацепились друг за друга, и сильный порыв ветра выдернул их из земли. Говорили, потому что сухие. И дом, наверное, стал такой же сухой, – еще одна гроза – и сметет его порывом стихии вместе с теми, кто не успел съехать.
Упавшие деревья долго лежали, пока их не распилили и не вывезли, но на земле остались опилки и не до конца засыпанные ямы. Олег старался обходить это место стороной. Не любил он печальных настроений, обычно предпочитал иронично отшучиваться и даже злился, если не удавалось себя рассмешить. Теперь он – в Москве, Андрей – в Питере. Замечательно! Отец Андрея на прощание сказал, чтобы на Новый год приезжали к ним. Встретить, как всегда. «Как всегда» – это собраться за праздничным столом в семье Олега, затем после ночного салюта переместиться в соседнюю квартиру. Родители засиживались допоздна, пели под гитару, а бабушка Олега укладывала детей спать, пока они были маленькими. Лет в двенадцать они уже сами укладывали ее спать и тихо играли в другой комнате или смотрели телевизор. Теперь «как всегда» не получится. Но они, наверное, все равно поедут.
Олег раскачивался на старых железных качелях, которые со скрипом отзывались на каждое его движение. А почему бы им тоже не переселиться всем домом в Питер? Можно вывесить объявление, чтобы желающие оставили подписи. Ведь собирали подписи по всяким поводам, кто за, кто против. Хорошая идея. Пожалуй, завтра стоит этим заняться, если не пропадет настроение вообще чем-то заниматься. Всё просто рушится и обваливается. Олег опять почувствовал, что начинает злиться, больно прикусил губу и посмотрел на беспросветное небо.
Август выдался холодный и мрачный. С крыш струилась вода, а солнце явно отправилось в отпуск – во всяком случае, уже неделю не видно за серой пеленой ни одного пробивающегося луча; еще и ветер кружил, поднимая уличную пыль и норовя кинуть в лицо. Вот как в таком общем природном настроении можно переезжать?!
– Паршивенько, – выдохнул Олег.
Отец уверял, – все будет хорошо, мама радовалась, – кухня теперь в два раза больше, и только Олег ходил угрюмый по квартире, превратившейся в склад. Они теперь «сидели на вещах». Оказывается, поговорка есть такая, о тех, кто никак не переедет. Еще обои снять и ничего от них, живших здесь так долго, не останется. Никакого напоминания.
Олег достал ручку и, присев в углу, – как в детстве, когда обводил узоры на стене, – написал: «Здесь жил, учился и мучился Троекуров Олег Семенович». Подумав, он приписал ниже: «Теперь он будет жить, учиться и мучиться в другом месте». Разглядывая надпись, Олег зачеркнул слово «мучиться», все-таки, хотелось пожелать себе что-нибудь приятное. Тогда… «Жить, учиться и добиваться успеха!» Так-то лучше.
Олег поднялся, потирая колени, и оглядел комнату. Сервант уныло стоял возле стены, пугая своей глубокой пустотой. После того, как сняли единственную стеклянную дверцу, он больше напоминал гроб. Отец хотел выкинуть этот «гроб» на помойку, но мама воспротивилась. Старый, местами потрескавшийся сервант из «чистого дерева», она собиралась забрать на новую квартиру.
Наконец, назначили день переезда, и Олег вздохнул с облегчением, что все это скоро закончится.
Свои вещи Олег укладывал сам. Несколько раз проверил, чтобы ничего не забыть, но, распаковав коробки на новом месте, не досчитался наушников и нескольких дисков с фильмами. Они просто исчезли, невероятным образом, будто испарились по дороге.
За исключением нескольких сумок, разобранных в первый день, никто не торопился возиться с коробками. Так и стояли они – нетронутые, поблескивая скотчем, стянувшим мятые бока, – в прихожей и большой комнате.
Каждый раз, проходя мимо этого нагромождения, мама вздыхала:
– Нет, не сегодня, не могу больше.
На что отец неизменно отзывался:
– Может, выбросим? Все необходимое обычно достают сразу, зачем хлам разводить? Заодно избавимся от лишних вещей.
– Тебе лишь бы выбросить. Я не помню, где что лежит, – озадаченная мама разглядывала коробки, не зная с какой стороны к ним подступиться. – Как можно так складывать?! Половина вещей не подписана.
– Не хочешь выбросить, как хочешь, – отвечал отец, уткнувшись в бумаги, которые все время приносил с работы.
– Лучше бы помог разобрать.
– Э-э, нет. Потом ты скажешь, что я опять все сделал не так. Мы лучше подождем, когда ты освободишься.
– Вот я выпущу номер, будет перерыв, и тогда разберусь, – решительно заявляла мама и на время успокаивалась. – А пока… придется всем подождать, – и она грозно смотрела на Олега.
Он несколько раз пытался проковырять дырку в каждой из коробок, чтобы хоть одним глазком оценить свои шансы на возвращение утерянных вещей.
Мама работала редактором в журнале. Перед выпуском очередного номера она словно выпадала из жизни семьи, примерно на неделю, становилась раздражительной и агрессивной. Сейчас был именно тот случай. Придется ждать.
– Вообще-то, так нечестно, – пробовал возразить Олег. – Это даже притеснение, я бы сказал. Ладно, отец не хочет, – я то хочу! Я готов пару тюков с хламом лично разобрать, дай хоть посмотреть, мое – там или нет.
– Не дам. Разворошишь все, потом две недели убираться. Жди.
– Геноцид какой-то, – Олег знал, что спорить с ней бесполезно. Но попытки к сопротивлению не оставлял. А вдруг дрогнет материнское сердце: «На, дорогой мой мальчик, я нашла твои вещи».
– Да, – вспомнила мама, – я ездила в школу, отвозила документы. Ты идешь в десятый «В», гуманитарный класс.
– Почему гуманитарный? – недовольно спросил отец.
– Потому, что я его записывала. Съездил бы сам и оформил.
