На днях он опять разбил свою «Хонду», на этот раз так, что она не подлежала восстановлению, а сам отделался только царапинами и ушибами. Потом оперативно продал искорёженные останки тем, кому нужны чистые документы. И, как всегда бодрый и беззаботный, пришёл с деньгами домой, бросил их широким жестом на стол и весело сказал жене, всё ещё не свыкшейся с «невыносимой лёгкостью бытия» любимого супруга:
– Деньги ну прямо как с неба свалились, давай купим что-нибудь красивое и нарядное тебе и мне, мне – новые джинсы и бас-гитару, а тебе – всё что захочешь и на что этих денег хватит.
– Ага, давай лучше тебе бархатные чёрные брюки купим, а мне куртку такую замшевую с бахромой по рукавам в ковбойско-индейском стиле, – иронически ответила жена и заплакала: – Ты когда-нибудь повзрослеешь? Опять чудом жив остался, и – деньги ему, видите ли, с неба свалились, сколько тебе лет, чудовище ты моё?
– Тридцать семь, а что? Вся жизнь впереди, только хвост позади! – И он тряхнул забранными в хвост волосами.
Жена засмеялась сквозь слёзы, хлопнула дверью квартиры, промахнула пролёт лестницы и выскочила на улицу. Как раз подлетел к остановке трамвай. Она метнулась в него. «Быстрей уехать куда глаза глядят, подальше от этого паяца, жизнь с которым сплошная трагикомедия, фарс, театр абсурда! И ведь ничто его не берёт: видать, в рубашке, да ещё и с серебряной ложкой во рту родился, катится по своей гастрольной жизни красивым блестящим шариком. То он на самолёт опоздает, то в драку ввяжется, то тонущую девочку спасёт и веселится на банкете, заданном в его честь. Похоже, Господь к нему двух ангелов-хранителей приставил…» – так она думала, глядя невидящими глазами за окно. В стекле смутно отражались её заплаканные глаза и грустное лицо. Она поправила пышные светлые волосы, вытерла слёзы и уже снова улыбалась, представляя себе своего неунывающего разгильдяя, но снова запечалилась: ей уже почти тридцать, пора детьми обзаводиться. Да как тут обзаведёшься, когда муж – сам как ребёнок? Хуже – вечный подросток! Как она устала от этой жизни на вулкане…
Она немного успокоилась, повнимательней взглянула в окно – за поворотом мелькнул мост. Аларчин? Нет, вроде Цепной… Да в какой же она трамвай села, не глядя? Должно быть, в 41-й, раз на площади Тургенева.
Внезапно вспомнилось: «…Бурей летел трамвай, как я вскочил на его подножку, было загадкою для меня… трамвай заблудился в бездне времён… остановите, вагоновожатый, остановите сейчас вагон… поздно… мы прогремели по трём мостам… Где я? Так томно и так тревожно сердце моё стучит в ответ… вокзал, на котором можно в Индию Духа купить билет…» – Гумилёв…
Вот и ей выпало очутиться в «заблудившемся трамвае», и остановки почему-то не объявляют…
Народу в вагоне было мало, неподалёку сидел симпатичный мужчина лет сорока. Он что-то перебирал в большом чёрном портфеле и иногда пристально взглядывал на неё. Лицо его показалось ей как будто знакомым. Он переложил что-то в карман, застегнул портфель, поднял голову и заулыбался. Кому он улыбается? Оглянулась: сзади никого, значит, улыбается ей – с чего бы это? Наверное, ему показалось забавным, что она то вытирает слёзы, то хмурится, то гримасничает.
За окном проплывали незнакомые места, вот въехали под железнодорожный мост… и вдруг раздался гнусавый голос вагоновожатой:
– Трамвай идёт по двадцатому маршруту…
Интересно, и куда же это? И почему так мало пассажиров? Или теперь всегда так – у многих ведь машины, в метро все переместились, в автобусы. А тут, в трамвае, в отличие от толчеи метро, так просторно и спокойно. И неизвестно, куда он её завезёт… Ну и пусть, и спрашивать ни у кого не будет, вот доедет до конечной, на какую-то окраину, заблудится, потеряется…
Она снова взглянула на симпатичного мужчину; он приветливо покивал ей и заговорил:
– Вы меня не узнаёте, я ведь был аспирантом у вашего папы, даже домой к вам приходил, бывало.
И она вспомнила: да, ей было лет тринадцать, а ему – года двадцать три. То-то лицо знакомое; она, помнится, даже чуточку влюблена была в стройного, спортивного парня, и ей тогда казалось, что он на неё и внимания-то не обращал. Оказывается – обращал!
Мужчина снова застенчиво улыбнулся, пересел к ней поближе:
– А я ведь в вас непозволительно влюблён был, в девочку-то лет тринадцати! Я вас сразу узнал – волосы ваши прекрасные, глаза. Так обрадовался, что вас встретил, даже не вышел на своей остановке, с вами вот поехал. Но вижу, вы чем-то расстроены. А куда вы едете вообще? Ведь маршрут поменялся, а вам вроде всё равно?
– А мне действительно всё равно, – пробормотала она.
Он что-то продолжал говорить о своей жизни, о её покойном отце, о своей работе. А она слушала и думала – вот ведь трамвай судьбы! Перемена маршрута, встреча эта случайная, влюблённость детская, и он такой спокойный, симпатичный, помнится, папе и маме он так нравился. Перемена маршрута? Судьба?
Он продолжал:
– Я вижу, вы расстроены. О, Лесной проспект! Парк Лесотехнической академии недалеко, помните? Вы ведь здесь поблизости жили в те времена. Давайте выйдем, прогуляемся и поговорим. Ведь когда рассказываешь старому знакомому о своём душевном сумбуре, то и для себя становится всё яснее и понятнее.
Она подумала: а почему бы и нет? Он такой рассудительный, милый, уравновешенный. А вдруг это судьба? И она молча кивнула.
На следующей остановке они вышли, пошли по проспекту, впереди виднелся вход в парк, и ей уже представлялась умиротворяющая зелень высоких деревьев, шелест листвы, щебет птиц. Ей так не хватало этого в гастрольных сутолоках мужа, и её охватило чувство покоя, как вдруг зазвонил её мобильник – и весёлый голос мужа прокричал:
– Ну ты куда улетела, птица моя, куда ускакала, кобылица моя…
И чей-то звонкий тенорок со стороны вмешался:
– Слушай, это же прям строка песни: «Птица моя, кобылица моя».
И снова смех и голос мужа кому-то в сторону:
– Точно, это и будет новая песня…
И снова ей:
– Где ты обретаешься, песня моя, я сейчас за тобой приеду, я у ударника нашего, ну ты знаешь, у Димона, тачку одолжил и уже сгонял в магазин «Кастл-Рок» на Лиговке и купил тебе куртку замшевую всю в бахроме, а себе кожаные штаны! Ты где? У метро «Лесная»? Купи себе мороженое и стой, где стоишь, я через пятнадцать минут буду.
Она успела сказать:
– Какие пятнадцать минут! Не гони ты, опять разобьёшься, – но он уже отключился.
Она взглянула на своего спутника:
– Муж сейчас за мной приедет.
Тот пристально посмотрел на неё, грустно улыбнулся.
– Ну тогда до встречи в каком-нибудь другом случайном трамвае… – сказал он упавшим голосом, ссутулился и сел в отходящую маршрутку, поглаживая в кармане куртки шёлковую удавку.
