Тяжелые сумки оттягивали руки. Соня шла после работы. Сейчас бы лечь и уснуть, просто провалиться в сон. Без сновидений. Без мыслей. Но еще надо было доехать домой.
«Хоть бы сесть, хоть бы сесть», – твердила она про себя, залезая в трамвай. Ура, вот и место! Соня тяжело плюхнулась на сидение. Голова сама прислонилась к стеклу, легкое постукивание убаюкивало.
– Девушка, чаю не хотите?
Резкий голос разбудил ее.
Она открыла глаза. Потом опять закрыла и снова открыла. Картинка не менялась.
Перед ней стоял странный мужчина, похожий на самурая, с огромным подносом и протягивал ей стакан с чаем. На откидном столике у соседнего окна вовсю дымился самовар.
Пахло чем-то знакомым, чем-то из детства, ах да! Горелые шишки и иван-чай! Бабушка так всегда заваривала.
Неуверенно она потянулась к стакану с чаем в затейливом подстаканнике.
Чтобы хоть как-то заполнить паузу, строго спросила:
– Это кипрей?
– Ну, что вы, это же пуэр! Кипрей только против хода движения пьем! – возмутился мужчина и пошел дальше по проходу, раздавая чай.
Соня огляделась. Пассажиров было немного. Но все они были весьма необычны. Старушка с козлом на привязи. Женщина в шляпе, похожей на гриб.
Только старичок рядом с кабиной водителя трамвая смахивал на обычного бомжика во всесезонной одежде.
Вообще вагон как будто вытянулся в длину, явно такие трамваи Соне еще не попадались. Она резко оглянулась, точно помня, что входила в последнюю дверь, и заверещала от ужаса – вагон за спиной продолжался бесконечно далеко.
К ней тут же подскочила старушка с козлом.
– Ну что ты? Что ты, детка?! Не кричи так!
– Вы кто? Вы что? Что здесь вообще такое?!
– Ну, трамвай это, сама же видишь!
– Вижу. – Тут Соня запнулась, потому что посмотрела за окно. Трамвай явно набирал высоту, пролетая над крышами домов.
– Мне вкололи наркотик, да? – обрадовалась Соня. – Точно! Я передачу видела! Это чтобы ограбить. Да и черт с вами! Грабьте. Все равно ничего ценного, кроме бабушкиной подвески, нет!
Инстинктивно она тут же потянулась проверять подвеску. Большой серебряный медальон с тиснением. Она выдохнула – на месте.
– Сударыня, вы не правы. Никаких наркотиков, никакой химии.
Незаметно к ней подсел пожилой мужчина.
Он был похож на сильно состарившегося Гоголя, который решил стать хипстером. Седые волосы забраны на темени в бодрый хвостик, татуировка на шее и толстовка с надписью «Поднимите мне веки».
Соня осуждающее на него посмотрела:
– Оно и видно!
– А не надо всех судить по внешности! – возмутился Гоголь. – Вот некоторые с бантиками всю жизнь, а в десятом классе в сочинении пишут, что «Вий» навеян «Мастером и Маргаритой»! Вы вообще в курсе, кто раньше жил?
– Да это я с подруги списала, я не нарочно. Ну, у меня с литературой-то и правда не очень было, уж простите, я обидеть никого не хотела, – привычно протяжным голосом оправдывалась Соня, – Ну, хорошо, не обижайтесь, если это не «химия», объясните мне тогда, что это?
– Это как «Трамвай Желание». Только наоборот.
– В смысле? Ничего не сбывается?
– Не совсем. Книгу-то вы, конечно, не читали? Не читали. Я так и думал. У нас тут, кстати, есть прекрасный библиотечный вагон. Очень рекомендую. Хотя – кому я говорю? У вас же дома три книги, и те для засолки. Так что, если вкратце, то в книге все плохо, несмотря на название. А у нас наоборот – все хорошо.
– Вот это вот сейчас совсем не помогло.
– Сюда просто так не попадают, попадают только те, кто сильно запутался. Вот какие у вас желания?
– Спать хочу. Домой хочу. Есть хочу.
– Это все по привычке. А сейчас задумайтесь, прямо сейчас, чего вы на самом деле давно хотели? Только честно!
– Денег хочу!
– Мимо. Денег все хотят. Думайте! Любую мелочь, но это должно быть ваше искреннее и собственное желание!
– Повышения на работе.
– Это свекровь ваша хочет, а не вы! Тяжелый случай! Думайте!
Видно было, что Гоголь уже очень злится. «Лучше его не злить», – подумала Соня. Почему-то в памяти всплыли страницы учебника о том, как он сжег второй том «Мертвых душ». «Думай! Думай, Соня!» – сказала она себе и закрыла глаза.
– Я хочу… я хочу… я хочу увидеть, как цветет миндаль! – почти закричала она.
Откуда-то сзади послышался шквал аплодисментов.
– Вот! Вот теперь все правильно! – обрадовался Гоголь. – Вот теперь можно и поспать!
«Курс на миндаль!» – это было последнее, что услышала Соня перед тем, как провалиться в глубокий сон.
Проснулась Соня отдохнувшей и посвежевшей. Она открыла глаза и поняла, что лежит в цветастом гамаке. Все окна были задернуты веселенькими занавесочками, через которые просачивался яркий свет. Поодаль висели такие же гамаки.
Трамвай никуда не делся.
«Может, я уже просто умерла?» – подумала она.
– Нет, сударыня, вы еще не умерли, – прервал ее мысли седобородый старец. Он висел в воздухе рядом с ее гамаком. «Висел» – потому что нижняя половина туловища у нее отсутствовала напрочь.
«Лицо у него какое-то знакомое, где-то я его видела», – подумала Соня.
– Конечно, знакомое, – отозвался старец, – сейчас я еще насуплюсь – сразу узнаете!
Он расправил окладистую бороду и повернулся к ней полубоком. Соня поняла, что он читает все ее мысли, поэтому думать надо быстрее и тянуть время не получится.
– Неужели Толстой? – неуверенно спросила она.
– Он самый, – облегченно выдохнул Лев Николаевич.
– Вы уж простите, мне просто непонятно, а почему вы – не целиком, где ноги?
– А вот это, деточка, ты зря его спросила, по больному прямо, – бросила на ходу проходившая мимо вчерашняя старушка с козой.
Коза деловито прогуливалась по проходу, позвякивая колокольчиком.
Толстой же весь сморщился и порывисто отвернулся, делая вид, что рассматривает занавески.
– Не обижайтесь пожалуйста! – крикнула Соня.
– Да чего уж тут обижаться? На правду-то… Придется тебе объяснить, хоть, может, тебе и рановато пока. Видишь ли, ты, наверно, уже поняла, что это не простой трамвай…
«Да нет же, просто решила, что остановку свою проехала», – подумала Соня и тут же осеклась, вспомнив, что Толстой умеет читать мысли.
– Вы только не обижайтесь, продолжайте, пожалуйста! Я постараюсь ни о чем не думать и вас не перебивать! – заголосила Соня, видя, что старец опять нахмурился.
– «Ни о чем не думать» – это не совсем то, для чего ты сюда попала, – сурово отрезал он, – но я все-таки продолжу. В этом трамвае полно разных писателей, разумеется, тех, которых уже нет в живых. И все было бы хорошо, у нас замечательная компания, но если нас перестают читать – мы потихоньку исчезаем. Не сразу. По частям. Можно выбрать, что исчезнет первым, что позже. Я вот решил, что напоследок бороду оставлю, чтобы хоть кто-то узнавал. У меня вообще еще все неплохо, вот Державин совсем исчез, бедняга. Только голос остался. А я что – голова, есть, руки есть, а ноги – часть исключительно рабоче-функциональная, без личностного отпечатка.
