Умер последний всплеск. Он сочно ударил по воде, рассыпался, – и жёлтая рябь растаяла. Тёплый ветер скорее заглаживал, чем теребил поверхность. Пауза не содержала времени, как сон. Тишина стояла такая, из какой не бывает выхода.
Зуев вздрогнул и заново усилился. Вернее, вздрогнули трицепсы.
– Не надо, Антон, – попросил Белов. Он сбился с ритма и, пропустив такт, включился с левой руки. Время вновь двинулось.
Зуев недоумённо едва не до обиды смотрел вперёд. Весь день они боролись, и там, впереди, иногда приближаясь до окрика, всё время шла соперничья двойка. Её, правда, не удавалось решительно настичь, да Зуев, может быть, и не очень хотел этого, наслаждаясь преследованием по узкой, но пока бедной событиями реке, – а вот теперь вдруг они остались одни. Чужая байдарка какой-то неведомой силой легко оторвалась и скрылась за поворотом. Они достигли этого поворота, однако, выскользнув из тугой излучины, увидели только длинную пустоту. Река шла прямым отрезком и упиралась в тяжёлый сосновый лес, как прекращаясь: совершенно непонятно было, куда и как она вывернет. Лес вздымался горою, деревья теснились, некоторые из них иссохли и в ожидании бури точно прицеливались, куда упасть. Солнце освещало край леса, не проникая внутрь. Было впечатление всеобщей неподвижности, среди которой труд байдарки томил и злил.
Вглядываясь в фальшивый тупик, Зуев машинально укоротил и стал резать воду быстрыми, напряжёнными гребками. Несколько раз он больно шаркнул пальцами по борту. Тогда Белов перестал грести и положил весло. В больших дюралевых лопастях играл желток. Белов улыбнулся.
Зуев обернулся на удвоившуюся тяжесть и тоже опустил весло. Байдарка скользила по инерции, обгоняя течение. Глядя в воду у самого борта, с завороженным вниманием различая частички беглой взвеси, – её скорость была усыпляюще головокружительна. Скатывающиеся с лопастей капли бисерной нитью дробили воду, но всё реже. Некоторые глухим напоминанием прострачивали по громадным завишневевшим листьям, в изобилии окружившим байдарку на тихотечье. Тонкие пуповины их жизни длинно тянулись из тинистой глубины. Плавунцы крейсировали между листьями, воображая их портами. Навстречу им с небес низвергались стрекозы. Настигнув друг друга, их брачно изогнувшиеся тела трепетали в воздухе, на миг замирали и распадались навсегда. Шальной мухолов проносился над рекою и, извинившись, пропадал в ивняке. Дружные палочки теней брызгали прочь от зелёного чудовища.
– Кто понял жизнь, тот не торопится, – сказал Белов. – Не горячитесь, своё возьмём.
– Десять лодок, а мы восьмые, – возразил Зуев.
– Это пока. Гонка длинная, с наскока тут ничего не решишь. А есть же объективная сила – она и скажется. Тут расклад важен, а фора эта – ничто. Ну, километров пять… Вам и так сегодня тяжело… – он сделал паузу и дипломатично добавил: – будет.
Зуев совсем развернулся и поднял брови.
– Второй день всегда, – объяснил Белов. – Руки ломит, спинакер ноет, поппендикс зудит… Привыкайте пока, это ещё присказка. Завтра можно и посильней взяться.
– А у других не болит, что ли? – проворчал Зуев. Он был раздосадован, с какой точностью понято его состояние, но радовался заботе.
– У всех болит – так они на отдых-то и торопятся. А вы уж больно всерьёз. Всё-таки так не ходили: вам – ввыкнуть надо.
Они снова взялись за вёсла, словно за три минуты соскучившись по работе. Лес надвигался. Прижимаясь к нему, расплёснутая река теперь заметно изгибалась влево и сужалась – до прыжка гепарда, почему-то подумал Зуев, оглядывая тихие заросли. Он перевёл взгляд на воду и тревожно сказал:
– Камень!
Крупный таш всплывал со дна чёрным бегемотом. Лодка уже влетала в его засаду.
– Видите?
– Вижу, – спокойно ответил Белов, который был повыше напарника и через голову легко контролировал.
Но он ничего не сделал. Зуев ожидал касания, удара, однако камень прокатился под дном; и только в конце Белов чуть вывильнул, чтобы не задеть румпель.
– Чёрт! – воскликнул Зуев. – Как вы их! Думал, как раз наскочим.
– Хорошо сидим, – ответил Белов, конечно, про осадку, но тень шутки всплыла и тут. – Только старайтесь углядеть пораньше. Вот сейчас, – встревожился он.
Впереди показалась целая гряда небольших щербатых камней. В них, вспыхивая бурунами, течение усиливалось, уходя главным руслом вправо, под выкругляющийся берег. Белов переложился, прошёл мимо камней и, вскользнув в струю, резко нажал левую педаль и затабанил, скомандовав то же и Зуеву. Протока была узка для разворота, и корму вынесло, но Белов толкнулся веслом о берег и выровнял ход. Это было слишком просто для удовольствия, однако участие Зуева, с его лёгким ко всему восторгом, утончало впечатление.
Байдарка теперь весело бежала вдоль самого берега, так что иной раз чья-нибудь лопасть, не дохватив воды, шваркала о дно и выволакивала порцию прилипшего ила. Слева манила глубина, но Белов вёл лодку по самой ниточке скорости, мелкими переборами педалей повторяя изгибы. Тени гребцов, со странной крылатостью взмахивая руками, перепрыгивали со ствола на ствол: сосны здесь подступали прямо к воде, вымывавшей из-под них глину и обнажавшей корни. Некоторые, теряя устойчивость, уже искосились над рекой в ослабевающей хватке.
Зуев опасливо посматривал вверх:
– А если упадёт?
– Падают, – Зуев показал на противоположный берег. Там было берёзовей и, вопреки песне, которую вечером перед началом регаты исполнял им в доме культуры, сыром и холодном, как бы предвещая погоду направления, местный хор в составе пяти задорных старушек и баяниста, по совместительству директора этого сырого дома, нестойчей – берёзовей и нестойчей. Одни стволы просто обломились и тесно вгнивали в берег. Другие выпали из земли и, цепляясь за неё мшистыми комлями, с грузной вялостью, как потерявший сознание человек, сопротивлялись разворачивающему их течению. Все они, видимо, упали давно, потому что были мертвы.
Впрочем, вскоре реку перегородило живое дерево. Это была большая пихта, макушкою она достигла встречного мыска и протянулась мостом. Сверху хвоя повыгорела, но нижние, то есть прежде западные, ветви тянулись в воду, оставаясь малахитово зелёны. Их густая радиальность, искажённая падением, создавала сеть, сквозь которую река пробивалась с полощущим шумом. Когда путники подплыли, они увидели вырубленный в ветвях проход.
