Я плохо спала. Удивляться нечему — я в плену, и мой пленитель, чужак из племени, которое могло вызывать во мне только ненависть, спал рядом.
И ещё, потому, что его лицо я уже видела — в кругах, разбегавшихся по воде. Полгода назад. Тогда над лесом ещё стояла весна, и пение птиц заставляло думать, что и для меня — изгнанницы — всё ещё впереди.
Я спустилась из северных чащоб к Озеру духов — луна и ветер вели меня, и потому я отважилась задать Оракулу вопрос. Я хотела знать: найду ли когда-нибудь тех, кто примет меня. Тех, кому буду нужна. Тех, кто возьмёт меня с собой.
Я приблизилась к говорящему камню и опустила ладонь на нагретую солнцем поверхность, и раньше, чем кровь моя коснулась земли, сознание подхватил разноцветный вихрь, и тогда… тогда я увидела его лицо.
Контуры казались вырезанными из китовой кости самой искусной рукой. Кожа белой, как крылья снежного орла. И на этом лице, принадлежащем должно быть, духу зимней ночи — настолько оно было прекрасно и холодно — двумя искрящимися звёздами горели глаза.
Я повернулась на бок и посмотрела на чужака, лежащего рядом. Он походил как две капли воды на того, кого мне показала священная вода. Но он был живым, и я не знала — плохо это или хорошо.
Он был вовсе не тем, кому я хотела служить. И всё же… он был рядом. И он был готов меня принять. Оракул сказал: будущее твоё за рекой — и я пошла. Не знаю, отважилась бы я когда-нибудь покинуть свой лес, если бы не этот странный ответ? Впрочем, Оракулы всегда говорили так, что в советах их ничего не понять.
ГЛАВА 1. Та, чьё имя значит «Смерть»
Ухнул филин, и тут же шелест листвы заглушил его голос. Я бы поверила, что кричит птица — если бы ему не ответило пронзительное кряканье утки. Опускаю лук и закрываю глаза.
Охотники Койдвиг Маур — Великого Леса — ищут зверя. Будут искать следы черного медведя всю ночь. Пристрелят и на рассвете запекут на костре первые куски. Так бывает всегда — или почти всегда: иногда медведь одерживает верх.
Хочется закричать в ответ. Дать знак, что могу им помочь. Но голос не слушается. Прикрываю глаза и стискиваю зубы. Больше я не ошибусь. По эту сторону реки нет такого клана, который взял бы меня с собой — даже если надо запасти мясо на зиму и бежать следом за стадами идущих на юг импал.
Меня зовут Альдэ. Наверное, это странное имя для эльфийки. На нашем языке «Альдэ» означает «ночь после жизни». Или просто — смерть.
Когда-то меня звали по-другому — Трвинсиэль фин Ратар Сарвейнел, что значило: Копьё, пронзившее Тигра, рождённое в клане Хранящих Север. И я всегда стояла у старейшины за правым плечом. Это было давно. Когда в Койдвиг Маур ещё был такой клан — Сарвейнел.
Впрочем, «давно» — понятие растяжимое. Кому-то две сотни лет - лишь миг, для кого-то год становится вечностью. Я из числа вторых.
В одиночестве время идёт дольше. Утром не понимаешь, зачем солнце осветило твой день. На закате, когда вершины деревьев и воды Гуиродит Ллин заливает алый, словно кровь поверженного хищника, свет, сердце заполняет странная пустота.
Между тобой и ближайшим живым существом лежит целый мир, лишённый жизни. То, что до соседней стоянки всего час пешего ходу — не имеет значения. Мир пуст, и ты знаешь: нигде тебя не ждут. Миру всё равно — проживёшь ли ты ещё день, проснёшься ли утром или станешь добычей тигра во сне. Пожалуй, только голодному тигру ты и нужна, и то не больше, чем горная коза.
Эльфы Койдвиг Маур не живут одни. Природа — наша мать — требует, чтобы мы собирались в кланы. Кланами мы охотимся на животных, которые сильнее нас, клан даёт нам имя и обязанность, делает теми, кто мы есть — нужными. Когда гибнет клан, оставшимся в живых лучше умереть вместе с ним.
Это не закон и не обычай, это — веление разума: редко какому-то клану нужен лучник, привыкший охотиться по-другому. Лекари, хранящие память — возможно. Если глава клана мудр, примет под опеку того, чей опыт полезен. Те, кто несёт в себе дар исцеления, встречаются так редко, что любой клан будет им рад.
Я — охотница. Во мне ничего необычного нет. Рука моя тверда, глаз остёр, и я услышу, как под кронами сосен бродит медведь из сумеречных земель, как в густой траве меж корней деревьев скрываются росомаха и волк, но этим может похвалиться добрая половина лесных эльфов.
Я могла бы рассчитывать на новый дом, если бы шла война, и в других кланах не хватало стрелков, но и тогда до конца дней на меня смотрели бы как на ту, что пережила свой клан. И правда, разве может быть оправдание тому, что я жива, когда моя семья и друзья мертвы?
Когда луна второй раз осветила кострище на месте моего прежнего дома, я пыталась просить помощи. Пришла в клан Хранящих Восток, а затем в клан Поющих с Волками. И ещё во многие кланы, но нигде со мной не хотели говорить. Только вождь клана Бурого Медведя сжалился.
Я знала, что здесь всегда буду лишь заменой для тех, кто моложе и неопытней, но радовалась и этому. Но когда старший из охотников выкрикнул мое имя, тетива моего лука от резкого рывка со звоном рассыпалась. Все знали, что сулит охотникам порванная в самом начале охоты тетива. И вместо меня ушел мальчик, который, должно быть, ни разу на охоте ещё не бывал.
И тогда вождь Медведей предложил мне пройти испытание истиной. Вместе мы отправились к Оракулу, в сердце Священного Озера Гуиродит Ллин, где цветок духов — лотос — растёт рядом с осокой и рогозом, и моя кровь окропила алтарь. Луч света упал на мою надрезанную ладонь, выжигая знак Альдэ — смерть. Это был приговор. Отныне он стал моим именем. Альдэ — Смерть — последняя из клана, которого нет.
С тех пор Вечный Лес трижды три раза укрыло снегом, трижды три раза зацветали дикие яблони, и трижды три раза ветви деревьев обнажались навстречу грядущей зиме.
Летом в лесу хорошо. Тихо шелестит листва и стрекочут цикады в сумраке. Солнечные блики играют на поверхности Гуиродит Ллин, запахи трав и нагретых солнцем цветов наполняют воздух. Настоящая тоска настигает, когда листья опадают под ноги, ветви деревьев становятся голыми и безжизненными, а с неба падают первые белые хлопья снега. Костёр не согревает, а голоса чужих охотников, которые изредка доносятся издали, лишь навевают тоску.
Вспоминаются зимние вечера и костры — куда больше и ярче моего. Песни охотников, вернувшихся из леса, и голоса любимых, бегущих им навстречу.
Дети радостно кричат, встречая отцов и матерей. Ждали и меня… Не дети. Короткое имя колет грудь иглой кожевника — Вьен. Я часто погружаюсь в эти видения с головой. Прокручиваю в памяти те вечера, тихие и шумные одновременно. Вспоминаю веселый зимний праздник солнцеворота — Йоль.
Мою любимую ночь. Девичьи ленты носятся в воздухе, запахи специй, горячее вино и тепло… Тепло ладоней и тел, рукопожатия охотников, хлопки по спине… Меня считали красивой — там, в далёком прошлом. Теперь я забыла, как выгляжу со стороны. Меня любили. Меня выбирали. Речь эльфов дышала теплом.
