1. Пролог
Альдэ
В лесу ухнул филин, и тут же шелест листвы заглушил его голос. Я бы поверила, что это в самом деле кричит птица — если бы ответом ему не стало пронзительное кряканье утки, прозвучавшее с другой стороны. Опускаю лук и закрываю глаза.
Охотники Койдвиг Маур — Великого Леса — ищут зверя. Они будут искать следы черного медведя всю ночь, чтобы на рассвете пристрелить его — и запечь на костре первые куски. Так бывает всегда — или почти всегда: иногда медведь одерживает верх.
Хочется закричать в ответ. Дать знак, что я могу им помочь. Но голос не слушается. Прикрываю глаза и стискиваю зубы. Больше я не ошибусь. По эту сторону реки нет такого клана, который взял бы меня с собой — даже если надо запасти мясо на зиму и бежать следом за стадами идущих на юг импал.
Меня зовут Альдэ. Наверное, это странное имя для эльфийки. На нашем языке «Альдэ» означает «ночь после жизни». Или просто — смерть.
Когда-то меня и в самом деле звали по-другому — Трвинсиэль фин Ратар Сарвейнел, что значило: Копьё, пронзившее Тигра, рождённое в клане Хранящих Север, и я всегда стояла у своего старейшины за правым плечом. Это было давно. Когда в Койдвиг Маур ещё был такой клан — Сарвейнел.
Впрочем, «давно» — понятие растяжимое. Кому-то две сотни лет кажутся лишь мигом, для кого-то год становится вечностью. Я принадлежу ко вторым. И мысли эти навевает одиночество.
В одиночестве время идёт дольше. Утром ты не можешь понять, зачем солнце осветило твой день. На закате, когда вершины деревьев и воды Гуиродит Ллин заливает алый, будто кровь поверженного хищника, свет, пространство заполняет странная пустота. Между тобой и ближайшим живым существом лежит целый мир, лишённый жизни. То, что до соседней стоянки всего час пешего ходу — не имеет значения. Мир кажется пустым, ты знаешь: тебя не ждут. Ни там, ни где-то ещё. Миру, по большому счёту, всё равно — проживёшь ли ты ещё день, проснёшься ли утром или станешь добычей тигра во сне. Пожалуй, только голодному тигру ты и нужна, и то не больше, чем горная коза.
Эльфы Койдвиг Маур не живут одни. Природа — наша мать — требует, чтобы мы жили кланами. Кланами мы можем охотиться на животных, которые сильнее нас, клан даёт нам имя и обязанность, делает нас теми, кто мы есть — нужными. Когда клан гибнет, оставшимся в живых лучше умереть вместе с ним. Это не закон и не обычай, это — веление разума: редко какому-то клану нужен охотник, привыкший охотиться по-другому. Лекари, хранящие память — может быть. Если глава клана мудр, он примет под опеку того, чей опыт принесёт пользу. Те, кто несёт в себе дар исцеления, встречаются так редко, что любой клан примет их.
Я — охотница. Во мне нет ничего необычного. Рука моя тверда, глаз остёр, и я могу услышать, как под кронами сосен бродит медведь из сумеречных земель, а в густой траве меж корней деревьев скрываются росомаха и волк, но этим может похвалиться добрая половина эльфов. Я могла бы рассчитывать на новый дом, если бы шла война, и в других кланах не хватало стрелков, но и тогда до конца дней на меня смотрели бы как на ту, что пережила свой клан. И правда, разве может быть оправдание тому, что я жива, когда моя семья и друзья мертвы?
Когда луна второй раз осветила кострище на месте моего прежнего дома, я пыталась просить помощи. Я пришла в клан Хранящих Восток, а затем в клан Поющих с Волками. И ещё во многие кланы, но нигде со мной не хотели говорить. Только вождь клана Бурого Медведя сжалился надо мной. Я знала, что здесь всегда буду лишь заменой для тех, кто моложе и неопытней меня, но была рада и этому. Но когда старший из охотников выкрикнул мое имя, тетива моего лука от резкого рывка со звоном рассыпалась. Все знали, что сулит охотникам порванная в самом начале охоты тетива. И вместо меня ушел мальчик, который, должно быть, ни разу на охоте ещё не бывал.
И тогда вождь Медведей предложил мне пройти испытание истиной. Вместе мы отправились к оракулу, в сердце Священного Озера Гуиродит Ллин, где цветок духов — лотос — растёт рядом с осокой и рогозом, и моя кровь окропила алтарь. Луч света упал на мою надрезанную ладонь, выжигая знак Альдэ — смерть. Это был приговор. Отныне он стал моим именем. Альдэ — Смерть — последняя из клана, которого нет.
С тех пор Вечный Лес трижды три раза укрыло снегом, трижды три раза зацветали дикие яблони, и трижды три раза ветви деревьев обнажались навстречу грядущей зиме.
Летом в лесу хорошо. Тихо шелестит листва и стрекочут цикады в сумраке подлеска. Солнечные блики играют на поверхности Гуиродит Ллин, запахи трав и нагретых солнцем цветов наполняют воздух. Настоящая тоска накатывает на меня, когда листья опадают под ноги, ветви деревьев становятся голыми и безжизненными, а с неба падают белые хлопья снега. Костёр не согревает, а изредка доносящиеся издали голоса чужих охотников лишь навевают ещё большую тоску.
Вспоминаются зимние вечера и костры — куда больше и ярче моего. Песни мужчин, вернувшихся с охоты, и голоса девушек, бегущих им навстречу. Дети радостно кричали, встречая отцов. Ждали и меня… Не дети, самой собой. Короткое имя колет грудь иглой кожевника — Вьен. Я часто погружаюсь в воспоминания с головой. Прокручиваю в памяти те вечера, тихие и шумные одновременно. Вспоминаю веселый зимний праздник солнцеворота — Йоль.
Эту была моя любимая ночь. Девичьи ленты носятся в воздухе, запахи специй, горячее вино и тепло… Тепло ладоней и тел, рукопожатия охотников, хлопки по спине… Меня считали красивой — там, в далёком прошлом. Теперь я давно уже забыла, как выгляжу со стороны. Меня любили. Меня выбирали. Даже речь эльфов, окружавших меня, казалось, дышала теплом.
Теперь я — одиночка. Последняя выжившая. Печать позора украшает моё чело. Я не сумела защитить родных. Тепло ушло из моей жизни. Ни один другой клан не сможет дать мне то, что я потеряла — единение и возможность принадлежать. Клан, которому принадлежит моя душа — мёртв.
За годы скитаний я привыкла быть одна. Я могу в одиночку загнать и оленя, и вепря. Но мне не нужно столько мяса. Если стоит лето, моя добыча остаётся гнить на земле. Я ухожу в новое место, чтобы загнать новую дичь. Я привыкла быть одна, и я могу выжить одна, но год тянется как десять лет. Каждый год всё меньше смысла я вижу в таком существовании — диком и одиноком. Кажется, ещё одна зима — и я забуду, как звучит мой родной язык. Как выглядят девушки, когда плетут венки перед свадьбой, как окликают друг друга юноши, собираясь на охоту. Моя охота стала другой. Она не доставляет радости, не приносит пользы никому.
В десятый раз хлопья снега укрыли обнажённые ветви, когда я приняла решение. Давным-давно я слышала легенду об эльфах, что живут по другую сторону Дур Маур — Великой Реки. Хранители предостерегают от встреч с ними: они ин-канэ — иные. У тех эльфов нет кланов и нет Оракула. «Как же они определяют, кем станет ребёнок?» — спрашивала я, и хранительница смеялась. Она не отвечала, возможно, потому, что не знала сама.
