Татьяна лежала на кровати, положив руки под голову; за стеной, у Надежды, гремела музыка, слышались смех, шутки; несмотря на шум, сын Татьяны Андрюшка спал спокойно и безмятежно – сказывалась многолетняя привычка.
Татьяна лежала в полной темноте, с открытыми глазами; ждала, как всегда, мужа.
Скрипнула дверь, и послышался возбужденный шепот Надежды:
– Тань, ты спишь?
Татьяна молчала.
– Ведь не спишь, – продолжала Надежда. – Пойдем к нам, слышь, Таня?..
Татьяна не ответила; Надежда потихоньку прошмыгнула в дверь, вслепую подошла к кровати, присела рядом с Татьяной. Вздохнула:
– Все ждешь? Эх, Танька, Танька, губишь свою молодость…
От этих слов, сказанных искренне-горячо и горестно, Татьяне стало совсем худо.
– Не спишь? – наклонилась над ней Надежда; дыхание ее было шумным и горячим.
– Нет, – наконец подала голос Татьяна: молчать дальше было неудобно – Надежда хорошо знала ее, знала, что Татьяна не могла уснуть, когда Анатолий подолгу не возвращался домой.
– Вот видишь, не спишь… А чего тогда молчишь? – снова горячо и убежденно зашептала Надежда. – Чего расстраиваешь себя? В твои-то годы да так мучиться… Ну, встряхнись, оп-ля – и к нам…
– Нет, Надя, ты иди. Я одна хочу побыть…
Видно, Надежда обиделась, что ее порыв Татьяна встретила так холодно, – немного помолчала и, пожав плечами, сказала:
– Ну, как знаешь… Тебе же хуже. – Встала и пошла к двери.
Но вдруг остановилась, постояла, как бы глубоко задумавшись о чем-то, раскачиваясь в такт своим мыслям, а затем шагнула чуть в сторону, к кровати Андрюшки, и опустилась перед ним на колени, прошептала что-то, погладила его вихрастую голову.
Андрюшка спал глубоко, будто обморочно, за день намаявшись в ребячьей беготне до последнего предела, – что ему чей-то шепот, чужая женская ласка… Он спал, Надежда стояла перед его кроватью на коленях – все это было хорошо видно, потому что сквозь щель приоткрытой двери пробивался в комнату яркий коридорный свет, и Татьяна смотрела на них, поймав себя на странной мысли: Господи, да что же это такое, наша жизнь?! Она знала, Надежда была искренна сейчас, не играла и не прикидывалась, потому что всегда относилась к Андрюшке с нежностью, даже с каким-то истовым обожанием, которое было трудно понять до конца. Трудно было понять причину, истоки этого обожания. Может, ей тоже хотелось сына? Но ведь, родив когда-то Наталью, которая на будущий год должна уже окончить школу, Надежда дала себе зарок – больше никогда не рожать. И сами роды, и вся последующая семейная жизнь оглушили ее, и ничего теперь не хотелось… Тогда откуда это обожание Андрюшки, совсем чужого для нее мальчика? Вот чего никак не могла понять Татьяна. Как вообще в последнее время она многое не могла понять: мир как бы раскололся для нее на мелкие осколки – и собрать их воедино недоставало сил, она постоянно стремилась осознать этот мир, ухватить его мыслью, догадаться о главном, что составляет смысл человеческой жизни… А вместо этого, вот как сейчас, когда она лежит в кровати, а Андрюшка спит, а перед ним на коленях стоит Надежда и гладит его голову рукой, вместо этого она переполнена невыразимой тоской: Господи, да что же это такое – наша жизнь?! Что это?!
Надежда поднялась наконец с пола, постояла еще немного рядом с кроватью Андрюшки и вдруг, не оборачиваясь к Татьяне, сказала не шепотом, а почти в полный голос:
– А что, если они не наши дети, а просто другие существа? С какой-нибудь неизвестной планеты?
Татьяна ничего не ответила, потому что не знала, что отвечать, да и вообще – как можно всерьез воспринимать такие вопросы?
– Ладно, я пошла! – Надежда как бы сама отмахнулась от своего вопроса. – Захочешь – приходи. Слышь, Таня?.. – и закрыла за собой дверь.
Татьяна вновь окунулась в тягучее оцепенение… потом, кажется, она уснула. Еще потом, вздрогнув, с тяжелой головной болью вынырнула из сна, – а может, из оцепенения – и, хмурясь, проклиная себя за слабохарактерность, подумала: нет, так можно сойти с ума, нужно встать и попробовать чем-нибудь заняться… Как всегда, она обманывала себя, потому что, когда она ждала, она только ждала, и это состояние унизительного, порабощающего душу ожидания не могла перебить ни сном, ни посторонним делом. Татьяна привстала, села на постели, но ноги ее так и не ступили на пол, – она застыла в неудобной позе, как будто забыв не только свою мысль, но и самое себя тоже, кто она, где она, зачем она… За стеной продолжалось веселье, гремела музыка, а Татьяна все сидела на кровати не шелохнувшись, не думая ни о чем, в полной прострации…
Щелкнула замком входная дверь, и Татьяна разом напряглась как струна: Анатолий? Нет, это был не он. По быстрым легким шагам, по тому, как небрежно и свойски были сброшены с ног туфли, Татьяна догадалась: Наталья. Навстречу ей вышла из комнаты Надежда – Татьяна услышала их разговор, резкий, непримиримый голос Натальи и виноватый, оправдывающийся голос Надежды, потом все смолкло – обе, вероятно, ушли на кухню. Татьяна знала: вскоре Наталья постучится к ней в комнату, – гостей матери Наталья выносила с трудом и при всяком случае старалась сказать им что-нибудь колкое, а то и оскорбительное. Конечно, мало кто всерьез обращал внимание на выходки девчонки, все считали – это так, возрастное, обыкновенная грубость и невоспитанность современной сопливой молодежи, для которой нет ничего святого на свете…
Уверенная в том, что Наталья с минуты на минуту может прийти к ней, Татьяна заставила себя встать, включила настольную лампу, достала из платяного шкафа белье и, поудобней расположившись в кресле, занялась починкой. Со стороны все выглядело так, будто Татьяна, тихая, счастливая, умиротворенная, давным-давно сидит и чинит белье… Так именно и показалось Наталье, когда через несколько минут она действительно заглянула в комнату к Татьяне.
– Во, хоть один нормальный человек! – сказала Наталья обрадованно. – Привет, Тань! Трудишься?
– Здравствуй, Наташа! – ровно ответила Татьяна, скрывая внутреннее свое состояние. – Проходи, чего в дверях стоишь?..
Наталья села на стул, небрежно красивым движением закинув ногу на ногу. Гибкая, стройная, в короткой – с широким поясом – куртке-ветровке, она казалась совсем взрослой, уверенной в себе, и только душа ее, знала Татьяна, была еще детская, неокрепшая…
– Слушай, а где твой Анатолий? – спросила Наталья.
– Спроси чего-нибудь попроще. – Татьяна продолжала заниматься починкой, не поднимая глаз на Наталью.
– Да, проблема… – вздохнула Наталья, и в голосе ее звучали (странно для Татьяны) нотки пожившей, немало повидавшей в жизни взрослой женщины. – А у нас вон, слышишь, гуляют…