– Эрик, это Ханна.
Я чувствую, что мой голос начинает срываться и делаю паузу. Успокоиться. Это так чертовски сложно сделать, когда к твоему горлу приставлено холодное лезвие ножа. Я готова разразиться истерическим смехом, но всё, что я делаю, это дышу глубоко и размеренно. Он ни о чём не должен догадаться. Мой тон не должен выдать, как сильно, до ужаса, я напугана.
– Послушай, я… уезжаю. – Так, хорошо, хорошо. Вроде бы правдоподобно. Только не плачь. Главное не плакать. – Извини, что так тебе сообщаю, но… – Я поднимаю голову и встречаюсь с холодным взглядом бледно-серых глаз, цепко, настороженно следящих за мной. Одно моё неверное движение, ошибочное слово – и он убьёт меня. Я даже не сомневаюсь в этом. – Я не смогла, понимаешь. Я пыталась, но… Просто не могу!
Прикрываю глаза и чувствую, как слёзы вытекают из-под век. Ложь удаётся легко – ведь не в первый раз. Опыт играет свою роль. Но глубоко внутри меня разрывает от беспросветного отчаяния и боли.
Я поверила, что, оставив прежнюю жизнь позади, смогу начать всё сначала. Но сказок не бывает. Не все истории заканчиваются хэппи-эндом.
– И дело не в тебе. Ты… был лучшим, что случилось со мной в этом городе.
Кожей чувствую, как напрягается Джек. Волны агрессии и надвигающейся беды обдают меня своим раскалённым жаром. Нож ещё ближе придвигается к горлу. Но я должна сказать ему это.
Возможно, он поймёт, он должен понять, что происходит что-то неестественное, что-то, что заставило меня оставить такое сумбурное, сбивчивое сообщение.
У меня осталась единственная надежда.
– Наверное, для меня уже поздно меняться. Я здесь себя чужой чувствую. Поэтому и должна уехать. Ты, скорее всего, не поймёшь и не примешь, но… постарайся. И… я была рада узнать тебя.
На последних словах я едва шепчу, но надеюсь, он разберёт. Я бы хотела добавить, что люблю его. Но тогда Джек окончательно озвереет, и будет больше боли.
Непослушными пальцами кладу трубку и затаиваю дыхание в ожидании расплаты.
Джек никогда не заставлял себя ждать. И он не нарушает традиции. Потому что в следующую секунду его ладонь обрушается на моё лицо. Удар такой сильный, что меня сбивает со стула. Я падаю на пол – на заляпанный, затёртый едва не до дыр ковролин. Мои губы разбиты, я вижу капельки крови перед собой; чувствую её вкус, наполняющий рот. Моё левое запястье изогнуто под странным углом – кажется, я сломала его, неловко приземлившись.
Устало прикрываю глаза. Внезапно мне становится всё равно, что со мной будет дальше. Я давно смирилась. Мне даже почти не больно, когда нога в тяжёлом ботинке начинает пинать меня в живот.
– Сколько времени займёт ремонт? – Поджав губы, я смотрю на автомеханика, на рабочей рубашке которого вышито имя «Бадди». Лысеющий мужчина в районе сорока – сорока пяти, с пивным брюшком и в засаленной одежде. Наверное, все механики в небольших автомастерских у чёрта на куличках похожи друг на друга, отличаются лишь имена на рубашках с коротким рукавом.
– Ну-у, детали придут где-то через неделю, – скребя колючий подбородок, он смотрит на меня немного рассеянно. – Потом ещё дня три-четыре на работу.
– Чёрт!
Я ругаюсь, не выдержав. Кто-то там точно против меня. И у меня даже нет выбора – я не могу позволить себе дорогой автосервис. По правде сказать, даже «Автомастерская Бадди Бойда» для меня уже роскошь.
– Дамочка, эта машинка своё уже отжила. – На этот раз его испачканная мазутом рука почесала выступающий над ремнём брюк живот.
Очевидно, своим замечанием он решил меня добить. Я отдала за эту колымагу почти половину своей наличности!
– Вы можете сделать так, чтобы она протянула ещё немного? – с нажимом спрашиваю я. Если он пытается выжать из меня денег за машину, которая этого не стоит, лучше сразу убраться отсюда.
– Я поставлю новые детали, – разводит руками Бадди, – но не могу ничего обещать.
Отлично. Просто отлично!
Щурясь от яркого солнца, я оглядываюсь по сторонам. Я в Блумвилле, в двадцати пяти милях от Чикаго. Угораздило меня застрять здесь. Я была готова к тому, чтобы покинуть Чикаго, но, вероятно, пока моя машина не будет готова, мне придётся вернуться.
Я провела в Чикаго месяц и поняла, что это не то место, где я хочу оставаться. Но, похоже, что город не был готов расстаться со мной.
– Сколько это будет стоить?
Бадди называет мне сумму, которая повергает меня в отчаяние по шкале от одного до десяти на целых восемь пунктов.
Это почти полная стоимость машины и, конечно же, у меня нет никакой страховки. Я и этот старый «сааб» купила за наличные без какого-либо оформления.
– Так что, мне детали заказывать? – Бадди явно теряет терпение, переминаясь с одной короткой ноги на другую.
Я киваю.
– Заказывайте.
Пока Бадди разворачивается и уходит в офис на втором этаже, на который ведёт скрипучая лестница, я начинаю быстро соображать, где мне достать денег и вообще, как продержаться две недели (которые не входили в мои планы), в Чикаго,
У меня в кошельке семьсот пятьдесят долларов, которые остались от зарплаты официантки в закусочной. И это все мои сбережения. Мне срочно нужна работа.
Я кусаю губы, понимая, что вариантов немного и, наверное, мне придётся вернуться в тот клуб, в который я вчера заходила, увидев объявление о поиске работников. Это был стрип-клуб, но я всё равно решила выяснить, нет ли у них места официантки.
У них не было, и искали они танцовщиц. Женщина, которая говорила со мной, сказала, что я подхожу им. Но они не подходили мне. Поэтому я поблагодарила её за уделённое мне время и ушла. Вчера ещё моя машина была на ходу. Сегодня обстоятельства изменились, так что, может быть, они мне не так уж и не подходят.
Взяв у Бадди номер телефона и договорившись, что позвоню ему дней через десять, я отправилась на местную автостанцию и вернулась в город на одном из рейсовых автобусов.
Не хотелось возвращаться в тот клоповник, в котором мне приходилось жить последний месяц, но я вынуждена была экономить.
Худая, как жердь, миссис Гундерсон, хозяйка «апартаментов», разразилась лающим, прокуренным смехом, когда я сказала, что хочу въехать в свою старую комнату, которую покинула этим утром с таким облегчением.
– Тридцать пять долларов за сутки, – со стуком положив передо мной старый ключ, проскрежетала хозяйка.
– Что?! Но ведь было тридцать!
Я в возмущении распахнула глаза – старая плутовка!
– Спрос, милочка, рождает предложение, – старуха пожимает костлявыми плечами. – Или плати, или иди.
Я кладу тридцать пять долларов на древнюю, поцарапанную стойку, забираю ключ и, подхватив сумку с немногочисленными пожитками, плетусь к лестнице.
У меня остаётся семьсот пятнадцать долларов.
***
Когда я захожу в «Падшие ангелы», то думаю о том, что мисс Рамси – храни, Господи, её душу, – была бы в ужасе от того, чем я собралась заниматься.
