1. Глава 1. Когда хочется провалиться под землю
— После этой пары все в актовый зал! — выкрикивает секретарь, без стука распахивая дверь нашей аудитории.
Степенный Вадим Семенович давится очередным экономическим термином и возмущенно начинает:
— Голубушка! Вообще-то у нас тут…
— Срочно! — припечатывает она, а потом обводит нашу группу зловещим взглядом. — Присутствие строго обязательно. Под угрозой исключения.
А потом уходит, не закрыв до конца дверь, и мы слышим, как она кричит уже соседней аудитории «Все в актовый зал после этой пары!»
Наши сразу же начинают в голос обсуждать, какая муха укусила сегодня директора, а я сжимаю под партой дрожащие, влажные от пота ладони и молчу.
Потому что я знаю.
И теперь мне так страшно, как никогда в жизни.
Остаток лекции проходит словно в тумане, а когда я встаю из-за парты, у меня так сильно кружится голова, что я запинаюсь об свои же ноги и едва не падаю.
— Истомина, смотри, куда прешь!
— Прости, — растерянно говорю я своей одногруппнице.
Как же ее зовут? Я не могу вспомнить. В голове ни одной мысли, все перекрывает страх. Первобытный животный страх такой силы, что я буквально не могу дышать.
На ватных ногах иду вслед за всеми в актовый зал и сажусь где-то сбоку, на первое попавшееся место.
Вижу маму: она сидит на первом ряду вместе со всеми преподавателями. Обеспокоенная, как и остальные, но не слишком.
Ей ведь и в голову не приходит, что к этому могу иметь отношение я.
Я машинально оглядываю зал, и мой взгляд спотыкается о Захара Громова, который сидит, развалившись на сиденье, с таким видом, будто это он тут главный. Темные волосы небрежно падают на высокий лоб, на красивом лице играет самодовольная усмешка, рука приобнимает очередную девчонку, а длинные ноги нагло выставлены в проход, но никто и слова ему не говорит. Все послушно обходят.
Просто потому что это Громов. С ним никто не связывается. Даже директор.
Его уже трижды отчисляли и снова восстанавливали, потому что его папа — самый богатый человек в нашем городе, директор «НикельИнвест».
Я немного завидую Громову.
Его маме не приходится работать на нелюбимой работе только для того, чтобы ее ребенка бесплатно взяли в престижный частный колледж. Ему можно никого не бояться, потому что деньги и связи отца решат все проблемы.
А я… а мне сейчас остается только молиться и убеждать себя в том, что все будет хорошо. Потому что доказательств нет, меня никто не видел.
Не видел же? Правда?
Директор появляется как-то вдруг, и сразу видно, что он просто в ярости. Его толстая шея, втиснутая в воротник белой рубашки, налилась багровым, а тонкие губы сжаты в линию.
— Вчера, — начинает он без всяких предисловий, — произошел вопиющий случай вандализма!
По залу пробегает удивленный ропот, и директор кричит:
— Тихо!
Все замолкают, и он начинает опять. От зловещих ноток в его голосе мне хочется провалиться сквозь землю, выпрыгнуть из окна или выпить яд. Все лучше, чем это медленное ожидание казни.
— Вчера неизвестные пробрались в мой кабинет и устроили там погром. Разбит аквариум, погибли редкие рыбы, безвозвратно испорчены важные документы, мебель, ковер…
Интересно, мне поверят, если я скажу, что не хотела? Рыбок точно не хотела трогать, за это мне стыднее всего.
— Причинен ущерб на сумму…
Когда я слышу цифру, у меня темнеет перед глазами.
Ну не может быть столько! Не из чистого же золота был ковер? И разве аквариум стоит так много? Ну и что, что он был во всю стену?
— Может быть, виновник сам захочет признаться? — спрашивает директор и обводит нас людоедским взглядом.
Все молчат. Я молчу тоже.
— Понятно, — тянет он. — Что ж, если не хотите по-хорошему, уважаемые студенты, значит, будет по-плохому. Камеры в коридоре у нас временно не работают, и, похоже, злоумышленник был об этом осведомлён, но камера в главном холле зафиксировала всех, кто выходил из колледжа после семи вечера, когда секретарь ушла и закрыла мой кабинет. Это всего лишь пять студентов. Начнем по порядку, да?
В ушах у меня тоненько, противно звенит.
Если узнают, что это была я, меня отчислят. А маму выгонят с работы. Она мне этого никогда не простит. Не говоря уже о том, что нам придется оплатить причинённый ущерб, а его там больше трехсот тысяч. А у нас даже нет столько денег. И взять их неоткуда.
— Виолетта Беркович!
Высокая третьекурсница в очках и дорогом пиджаке от Шанель подскакивает так, словно внутри нее распрямилась пружина.
— Я была в библиотеке, это можно проверить, — бормочет она испуганно. — Честное слово! Готовилась к курсовой…
— Мы проверим. Пока можете быть свободны, — кивает директор, и Беркович облегченно опускается на свое место.
Я ругаю себя, что не догадалась зайти в библиотеку до того, как лезть в кабинет. А после… после я вообще ни о чем не могла думать, потому что убегала в таком шоке и ужасе, что непонятно, как вообще умудрилась закрыть за собой дверь и не выронить по дороге ключ.
— Захар Громов.
— Ну.
— Встаньте, Громов.
Захар лениво встает и нагло улыбается директору. У него чуть выдаются вперед клыки, делая улыбку хищной и опасной. У меня от нее всегда мурашки, даже сейчас, когда я должна думать совсем о другом.
— Где вы были вчера вечером и почему так поздно вышли из колледжа?
— Это допрос? — растягивая гласные, интересуется он. — Мне позвонить папиному адвокату?
— Я просто спрашиваю, Захар, — сбавляет обороты директор. — Что вы делали вчера вечером в колледже, когда все занятия уже кончились?
— Имел интимную связь с девушкой, — ухмыляется Громов, и по залу проносится наполовину возмущенный, наполовину восхищенный гул. Он такой наглый, что это не может не впечатлять. — Имя называть не буду. Тайна личной жизни, сами понимаете.
— Это ты был в моем кабинете? — зло спрашивает директор, резко переходя на «ты». — Я ведь все равно узнаю, Захар!
— Значит, все же зовем адвоката? — иронично приподняв темную бровь, интересуется он.
Он весел, ему не страшно, в этот раз он действительно ничего не делал.
— Ладно, садитесь, — бормочет директор и снова смотрит в список. — Лия Истомина!
Я поднимаюсь на негнущихся ногах. Уши заложило, словно я нырнула на глубину, и ничего не слышно, только видно, как директор смешно шевелит губами.
Сглатываю, и звук появляется так резко, словно кто-то нажал кнопку.
— Почему вы молчите, Истомина? Я, кажется, задал вам вопрос!
— Я ничего не делала, — бормочу я еле слышно.
— Почему вы так поздно вышли из колледжа?
— Я… я…
Глаза наливаются слезами: я не умею врать. Но и сказать правду сейчас выше моих сил — это как собственными руками затянуть себе петлю на шее.
Директор хмурится. Директор, кажется, начинает что-то подозревать.
Все зал пялится на меня с нездоровым любопытством, а в сторону мамы я даже боюсь смотреть. Это конец. Это хуже смерти.
