– Смотри, какая девчуля у окна сидит!
– Ага, губы ништяк, рабочие. Как думаешь, сосет?
– Ну рот есть, значит, сосет. Я так считаю.
И громкий гогот. Опять Соболевский со своими друзьями развлекается за счет окружающих. И ведь никто не вступится за эту девушку, которую они так грубо сейчас обсмеивают. Более того – наши девочки и сами поддерживают такие шутки, готовые на все, чтобы привлечь внимание этих мажоров.
Мне этого, наверное, не понять никогда. Как можно настолько себя не уважать?
Я аккуратно промокаю губы салфеткой и закрываю коробочку с обедом, взятую из дома. В нашей столовой я покупаю только чай, потому что все остальное тут по ценам дорогого ресторана. Впрочем, какой вуз – такие и цены. Частный англо-американский университет. Обучение на английском, бюджетных мест нет по определению, и максимум, на что можно рассчитывать – стипендиальный фонд для наиболее перспективных студентов. Но и он покрывает не больше половины стоимости обучения.
– Я бы ей точно вдул, а ты, Влад?
– Не в моем вкусе, хотя рот ниче такой, согласен.
– Парни, нихера не понял. Про кого вы?
– В шары долбишься? Вон туда смотри – третий столик.
Я морщусь от всей этой грубости и пошлости, но ровно до тех пор, пока не понимаю, что, собственно, третий столик и есть мой. И никого, кроме меня, за ним нет.
То есть… вот это про губы и про… другое. Это они мне?
Меня обжигает острой смесью стыда и злости, я краснею так, что аж жарко становится. Вскакиваю, чтобы уйти, и тут же понимаю: не успела.
К моему столику уже идёт Тимур Соболевский, а за ним следом Влад Багров и Никита Яворский. Золотое трио. Один наследник бизнес-империи «ТехноКрат», другой тоже сын какого-то олигарха, третий вообще звезда молодёжной хоккейной сборной. Высокие, плечистые, богатые, наглые и красивые. Вот только красота отвратительна, если за внешним фасадом ничего нет, кроме неё. А это именно их случай.
Прошла только первая неделя учебы, а меня уже тошнит от их компашки. От их грубых шуток, от наглого бесцеремонного поведения. Как будто они тут короли. Хозяева университета – не меньше.
А ведь в прошлом году так не было. Это все Соболевский. Приехал к нам откуда-то из-за границы (папочка его на третий курс сразу определил) и взбаламутил всех в универе. Багров и Яворский в первый же день притянулись к нему словно магнитом – и началось.
– Детка, ты откуда такая сладкая взялась, а? – Соболевский нагло щурит темные, почти черные глаза и ведет по мне взглядом. Таким неприличным, как будто раздевает меня и раскладывает прямо тут – на столе. При всех.
А я даже слова не могу выговорить. Смотрю на него и пробирает ознобом. Соболевский безумно хорош собой, но мне почему-то жутко от одного только взгляда на него. Он похож на зверя и вся красота его дикая, звериная: иссиня-черные волосы, по-модному взлохмаченные так, будто он только что встал с постели, жесткое породистое лицо с яркими порочными губами и темные страшные глаза, в которых невозможно ничего прочесть.
– Детка! – снова зовет меня Соколовский. – Ау? Ты разговаривать-то вообще умеешь?
– Это она от счастья обалдела, – ржут за соседним столиком мои одногруппницы. – Эй, Васильева! Прием!
Конечно, им смешно. Ведь ясно, что звезда универа мог подойти ко мне только с одной целью – посмеяться и развлечь свою компашку.
И да, я, наверное, отличная мишень для его шуток. Я слишком выделяюсь среди всех остальных студентов: у меня нет машины, нет айфона последней модели, да и одета я, как говорится, бедно, но чистенько. Без всяких брендов. Моя сумка куплена на рынке, а на стареньких, еще школьных туфлях царапины подкрашены краской, чтобы не так в глаза бросались.
Я сорняк среди всех этих орхидеечек, политых родительскими деньгами и связями. Но сорняк гордый и не собирающийся ни под кого прогибаться.
– Пропусти, пожалуйста, – твердо говорю я. – Я тороплюсь.
– Детка, расслабься, ты уже везде успела, – ухмыляется Соболевский и вдруг хватает меня за плечи и притягивает к себе, впечатывая в твердую широкую грудь. Он высокий, и я носом утыкаюсь прямо в ворот его футболки, непроизвольно вдыхая пряный, подчеркнуто мужской запах. Кожа, одеколон и сигареты. Должно быть мерзко, но мне отчего-то нравится, как он пахнет. И даже самой стыдно в этом признаться.
А Соболевский по-хозяйски лапает меня, сминая ладонью ягодицы под узкой юбкой, и горячо шепчет мне на ухо:
– Ты мне понравилась, детка. Такая свежая, невинная, хорошенькая. А рот твой – просто чума. Поехали со мной. Покатаемся. Захочешь – трахну, не захочешь – просто отсосешь мне.
Я так резко отталкиваю его, что от неожиданности он поддается. Щеки горят от унижения, от того, что он со мной сейчас разговаривал как… как с проституткой! Только что денег не предложил!
– Никуда я с тобой не поеду! – мой голос дрожит от подступающих слез.
– Эй, детка, ну чего ты! Я ж не обижу, – ухмыляется он. – Куплю тебе потом что-нибудь. Или могу просто бабла дать. Наличкой или на карту, пофиг. Я не жадный, ты скажи, сколько надо.
А вот и деньги предложил. Как шлюхе. Прямо в столовой. На глазах у всего университета.
Интересно, а минет мне ему тоже надо будет делать перед всеми? Это входит в стоимость?
От эмоций все тело потряхивает. Господи, как же мерзко! Меня в жизни так не унижали.
Я хватаю со столика стакан со своим недопитым холодным чаем и выплескиваю прямо на Соболевского. На его ухмыляющееся лицо, на его брендовую белую футболку, по которой теперь расплывается мерзкое темное пятно.
По столовой прокатывается приглушенное «ах», и все замирают в предвкушении расправы. Развлечение продолжается.
– Сучка! – восхищенно цокает языком за спиной Соболевского Влад Багров, хоккеист. – А так и не скажешь. Со стороны – моль бледная.
– Что, Соболь, не справляешься? – ржет Никита Яворский, а тот ожидаемо свирепеет.
– Рот закрыли оба, – рявкает он, обернувшись к своим приятелям. А потом поворачивается ко мне, и в его лице уже нет ни намека на ту дурашливость, с которой он говорил до этого.
Я судорожно сглатываю и делаю шаг назад, больно врезаясь бедром в край стола.
– Детка решила кусаться? – мягко спрашивает Соболевский, наступая на меня. Вот только эта мягкость – подушечки лап тигра, скрывающие смертоносные когти. От него веет первобытной угрозой, и у меня внутри все скручивается от страха. – Детка хочет отработать бесплатно, в счет испорченного имущества, да?
– Не подходи! Отойди от меня! Пожалуйста! – я уже не требую. Прошу.
Хотя сама понимаю, что просьбы бесполезны. Я с тем же успехом могла бы умолять бетонную стену.
Но когда его руки больно сжимают мои запястья, вдруг приходит неожиданное спасение.
– Васильева здесь? – кричит секретарша Лилия Матвеевна, заглядывая в приоткрытую дверь столовой. – К декану.
