Когда я была маленькой, мы с мамой смотрели старые мюзиклы каждый вечер среды. Это было нашей традицией. Иногда папа или Стивен ненадолго заходили в комнату и смотрели с нами телевизор, но практически всегда это был только наш с мамой вечер, который мы проводили на диване, закутавшись в одеяла, с большой миской соленого и сладкого попкорна. Каждый вечер среды. Мы смотрели «Музыканта», «Вестсайдскую историю», «Встреть меня в Сент-Луисе». Я их обожала, но моим самым любимым мюзиклом был «Пока, пташка». Он был моим абсолютным фаворитом. Я пересматривала его снова и снова, пока у мамы хватало на это терпения. Мне хотелось красить ресницы и губы, как экранная Ким МакЭфи, носить каблуки. Мне хотелось испытать то самое «счастливое чувство взрослеющей девочки», слышать, как мальчики свистят мне вслед. Я хотела вырасти и стать похожей на Ким, потому что у нее все это было.
И когда наступало время ложиться спать, я с набитым зубной пастой ртом пела своему отражению в зеркале: «Мы тебя любим, Конрад, о да, это так. Мы тебя любим, Конрад, и это абсолютная правда». Я пела во весь голос в свои восемь-девять-десять лет, вкладывая в песню переполнявшие меня чувства. Только пела я не Конраду Берди. Я пела своему Конраду. Конраду Бек Фишеру, герою моих детских грез.
За всю свою жизнь я любила только двоих парней, и у обоих была фамилия Фишер. Конрад был первым, и я любила его так, как можно любить только в первый раз. Вы любите так, потому что не знаете никого лучше, да и не хотите знать, и окунаетесь с головой в эти глупые, пылкие, сбивающие с ног чувства. Такая любовь случается только раз в жизни.
Потом появился Джереми. Глядя на него, я видела прошлое, настоящее и будущее. Он не знал девочку, которой я была. Он знал и любил меня настоящую.
Две мои большие влюбленности. Кажется, в глубине души я всегда знала, что однажды стану Белли Фишер, но даже не подозревала, что произойдет это таким образом.
Когда наступает последняя неделя учебы и ты занимаешься пять часов подряд без перерыва, чтобы дожить до конца ночи, тебе нужны три вещи. Во-первых, самый большой Slurpee[1], который только сможешь найти, – вишня пополам с колой. Во-вторых, пижамные штаны, застиранные до такой степени, что ткань по толщине можно сравнить с папиросной бумагой. И, наконец, танцевальный перерыв. Очень много танцевальных перерывов. Когда твои глаза закрываются и все, чего ты хочешь, – это оказаться в своей кроватке, танцевальный перерыв поможет тебе справиться с этим.
Было уже четыре утра, я готовилась к своему последнему экзамену на первом курсе в колледже Финча. Я временно поселилась в библиотеке моего общежития вместе с моей новой лучшей подругой Аникой Джонсон и старой лучшей подругой Тейлор Джуэл. Летние каникулы были настолько близко, что я буквально чувствовала их запах. Осталось всего лишь пять дней. Я начала обратный отсчет еще в апреле.
– Поспрашивай меня, – потребовала Тейлор, ее голос прозвучал очень хрипло.
Я открыла свою тетрадь на случайной странице.
– Какая разница между анимой и анимусом[2]?
Тейлор прикусила нижнюю губу.
– Дай мне подсказку.
– Хмм… Думай по-латински, – ответила я ей.
– У меня не было латинского! На этом экзамене будет латинский?
– Нет, я просто попыталась подсказать тебе. Потому что в латинском мужские имена заканчиваются на – ус, а женские – на – а, так что анима является женским архетипом, а анимус – мужским. Поняла?
– Нет. – Тейлор тяжело вздохнула. – Думаю, я завалю этот экзамен.
– Возможно, если ты перестанешь строчить сообщения и начнешь нормально заниматься, то не завалишь, – выглянула из-за своей тетради Аника.
Тейлор бросила на нее свирепый взгляд:
– Я помогаю старшей сестре планировать наш завтрак, посвященный концу учебного года, так что я должна быть на связи.
– На связи? – Аника выглядела изумленной. – Как доктор?
– Да, как доктор, – огрызнулась Тейлор.
– Вы будете есть блинчики или вафли?
– Французские тосты, спасибо большое.
Мы втроем посещали одни занятия по психологии на первом курсе, наш с Тейлор экзамен должен был быть завтра, а экзамен Аники на день позже. Аника была моей самой близкой подругой в колледже, не считая Тейлор. Так как дух соперничества был у Тейлор в крови, она немного ревновала меня, но ни за что на свете не призналась бы в этом.
Моя дружба с Аникой разительно отличалась от дружбы с Тейлор. Аника была уравновешенной, с ней было очень легко. Она не спешила осуждать кого-то. Более того, она давала мне возможность быть другой. Мы не были знакомы с детства, так что у нее нет никаких ожиданий или предубеждений на мой счет. В этом и заключалась свобода. И Аника не была похожа ни на кого из моих друзей, оставшихся дома. Она родилась в Нью-Йорке, ее отец был джазовым музыкантом, а мать – писательницей.
Пару часов спустя взошло солнце, и в библиотеке стало светло. Голова Тейлор покоилась на тетради, а Аника сидела, уставившись в пространство как зомби. Я кинула в них скомканные листы бумаги:
– Танцевальный перерыв! – пропела я, включая музыку на своем ноутбуке. Я сделала руками волну, не поднимаясь со стула.
– Почему ты такая бодрая? – Аника вытаращилась на меня.
– Потому что, – я хлопнула в ладоши, – всего через несколько часов все закончится.
Мой экзамен должен был начаться только в час дня, так что я собиралась вернуться в комнату и поспать несколько часов, а потом встать и позаниматься еще немного.
Я проспала, но у меня все еще было немного времени в запасе, чтобы подготовиться. А вот на завтрак пришлось выпить вишневую колу из автомата.
Тест был сложным, как мы и ожидали, но я рассчитывала, что получу как минимум «хорошо». Тейлор, в свою очередь, была уверена, что не завалила экзамен, что тоже было здорово. Мы обе слишком устали, чтобы праздновать, поэтому просто дали друг другу пять и разошлись.