– Товарищ подполковник, Вилен Александрович, а ты бы сменил свою фамилию… сейчас это просто делается. А то как-то несолидно получается. Мы вроде бы с «бармалеями» воюем, а наш батальон возглавляет подполковник Бармалеев. Как ты вообще эту фамилию-то получил? Где нашел? Вроде бы и нет в природе такой… – Майор Лаптев, начальник штаба батальона военной разведки, перекладывал бумаги со стола в сейф и одновременно давал советы и что-то выписывал в большую общую тетрадь, по форме прошитую и, как полагается, опечатанную…
– Я же из детского дома. А там нам давали фамилии на вкус директора, – добродушно объяснил командир батальона. – Он библиотеку детского дома полностью под свой контроль взял, чтобы нас с помощью хороших книг воспитывать. И как раз про Бармалея читал накануне моего там появления. Книги Чуковского я, признаться, с раннего детства не читал, даже детям, когда они маленькие были. Их воспитанием полностью занималась жена, а я тогда все по командировкам мотался. Вот в детском доме директор и дал мне такую фамилию. Как только я там появился, так Бармалеевым и стал. За внешность, должно быть. Я в детстве очень серчавым выглядел. Но в детском доме уже был парень по фамилии Серчавый, на три года меня старше, а два Серчавых на один детский дом многовато. Да я уже с годами привык к своей фамилии, а менять ее ради частного случая… Я же не только здесь воевать намерен… Не только с «бармалеями». К тому же документов надо кучу менять. И удостоверение личности офицера, и паспорт, и водительское удостоверение, и еще много других документов, не считая того, что жене и детям тоже нужно будет сменить фамилию. И паспорта, и свидетельство о браке, и аттестаты об окончании средней школы. Старшему еще и диплом… А это по нынешним временам накладно для семейного бюджета. И дети уже давно привыкли к своей необычной фамилии. Да и в Питере, я слышал, есть улица Бармалеева, где когда-то владел домом полицейский ротмистр Бармалеев. Еще, кажется, в позапрошлом веке.
Над внешностью подполковника природа тоже постаралась, сделав его лицо не просто серьезным, но еще и сурово-угрожающим. Впечатление при первом знакомстве складывалось такое, что Вилен Александрович смотрит так, словно хочет ударить и что-то недоброе сказать, хотя все подчиненные знали, что у Бармалеева добрейший нрав и он стремится понять любой поступок и проступок человека, и кое-кто этим умело пользовался с выгодой для себя и своей карьеры.
– Твое дело, тебе решать… – Майор сложил в сейф все свои бумаги, аккуратно, с нескрываемой любовью выровнял стопочку, сейф закрыл, опечатал сначала металлической мастичной печатью, потом и бумажной со своим автографом и связку ключей вместе с металлической печатью спрятал в карман кителя, под бронежилет.
Бронежилет командира батальона висел на спинке соседнего стула – Бармалеев вообще был небольшой любитель себя отягощать и потому вне боя носил из всего комплекта экипировки «Ратник» только шлем с наушниками и КРУС[1] на кителе. Шлем подполковник носил для того, чтобы поддерживать постоянную связь со своим батальоном, а сама связь без КРУСа не работала. Приходилось и его цеплять на специальной клипсе под бронежилет на левое плечо, подальше от приклада автомата, хотя все в батальоне носили его сверху бронежилета, на сам броник и цепляя. Только стрелки-левши[2] носят КРУС на правом плече, чтобы приклад его случаем не помял и не поломал пластиковый корпус электронной игрушки.
Сам командир батальона был человеком чуть ниже среднего роста, внешне тщедушным и узкоплечим, но кто видел подполковника раздетым, что было возможно только в бане, тот говорил, что его тело представляет собой веревку, сплетенную из отдельных мышц. Да и все спортивные нормативы, даваемые для более молодых бойцов, комбат легко выполнял и перевыполнял – бегал он вполне на уровне даже специально отобранных для службы в спецназе спортсменов-легкоатлетов. На турнике, брусьях и кольцах выполнял упражнения, доступные одним лишь гимнастам, и при этом, как говорили, не знал, что такое усталость. А про стрельбу, особенно по движущейся мишени, и говорить не приходилось. Спортсмены-стрелки на стрельбище только рот от удивления разевали. А ведь Бармалееву было уже за пятьдесят лет.
– Товарищ подполковник, товарищ подполковник… – почти прокричал в наушниках высокий голос командира разведроты капитана Труфанова. – «Бармалеи» в атаку пошли. Приближаются.
– Ты сам сейчас где? – спокойно спросил подполковник Бармалеев командира разведывательной роты.
– В передовом окопе, рядом с часовым…
– И не знаешь, что следует делать? – слегка ехидно заметил майор Лаптев, который слышал разговор в свои наушники и которому легкое ехидство было свойственно.
– Знаю, – признался Труфанов так, словно он сделал открытие. – Батальон! К бою!
Капитан дал время бойцам покинуть блиндажи и только после этого скомандовал почти без волнения – так на него подействовал спокойный тон подполковника:
– Начинают снайперы. Автоматчики подключаются позже, когда дальномер покажет возможность прицельной стрельбы. Ждать общую команду.
Сам комбат, услышав звуки артиллерийской стрельбы, облачился в бронежилет, так и оставив КРУС под ним, что вообще-то мешало переключению объектов связи, поверху надел и «разгрузку», висевшую на гвозде, вбитом подполковником собственноручно в бревно перекрытия, заменяющее традиционную балку, и кивнул младшему сержанту-связисту:
– Доложи в штаб, что противник пошел в атаку и начал с артобстрела. Спросят меня или майора Лаптева, скажи, мы в окопы ушли…
Так неназойливо командир батальона отдал приказ своему начальнику штаба следовать за собой, хотя майор Лаптев очень даже не любил артобстрелы и предпочитал пересидеть их в блиндаже, куда исключительно редко залетают шальные осколки. Неоткуда им просто прилететь – разве что в широкое и низкое окно без стекол влететь, а так стены вокруг. Но сидеть рядом с этим окном во время артобстрела может себе позволить только подполковник Бармалеев, но никак не майор Лаптев. Бармалеев обычно хладнокровен. Но и он позволяет себе эту роскошь только после того, как неподалеку разорвется один из снарядов. Сам он свое спокойствие объясняет тем, что из пушки, а тем более из гаубицы, которые «бармалеи» и используют для артобстрела, невозможно бывает послать снаряд в одно и то же место два раза – слишком велика отдача у орудия, слишком сильно она меняет направление следующего выстрела.
Уже относительно приблизившись, противник подключил к артобстрелу и минометы, которые, как подумалось Вилену Александровичу, рискованно подтащил по тому же «коридору» в минном поле ближе к российским позициям. «Рискованно» потому, что противнику следовало опасаться контратаки, при которой минометы могут быть захвачены или развернуты в противоположную сторону.
