Ранее
Двое заключенных, оставшихся в камере, тихо переговариваются. Первый когда-то работал на обувной фабрике. Напившись, он убил человека. Второй служил в полиции и донес на начальника. Оба уснули в тюрьме, а проснулись в Коробке.
Башмачник спит сутки напролет, полицейский почти не смыкает глаз. Если оба не спят, то заводят разговор, чтобы заглушить голоса, которые становятся все громче, а в последнее время совсем не смолкают. Временами перед глазами их полыхают ослепительно-яркие цветные вспышки – сказывается действие лекарств, которыми ежедневно пичкают заключенных, и шлемов, которые надевают им на голову. Под этими шлемами узники извиваются как ужи на раскаленной сковородке.
Во время войны отец башмачника отбывал срок в городской тюрьме. В подвалах была комната, где осужденных заставляли балансировать на доске: одно неосторожное движение – и они падали в ледяную воду. Имелся там и каменный мешок, где узник мог поместиться, только сжавшись в комок. Никто не знает, скольких пытали и убили в подземельях этого здания. Говорят, тысячи.
Но Коробка хуже. Из той старой тюрьмы, если повезет, можно было вернуться домой. Вернуться искалеченным, поруганным, но живым. Так случилось с отцом башмачника.
А в Коробке можно только дожидаться смерти.
Коробка – не дом и не тюрьма. Это бетонный куб без окон. Дневной свет проникает в камеру сквозь решетку над головой. Двор такие, как они, увидят лишь однажды – перед смертью. Если тебя выводят на воздух, значит ты уже слишком болен. Ты напал на охранника или убил сокамерника, начал калечить себя или пожирать собственные экскременты, а может, перестал реагировать на препараты и стал бесполезным.
Полицейский и башмачник еще не исчерпали своей полезности, но знают, что осталось им недолго. Их волю сломили, они пресмыкались и умоляли о пощаде, но все-таки были раздавлены еще не до конца. И когда появилась Девочка, попытались ее защитить.
Девочке не больше тринадцати лет. С тех пор как ее бросили к ним в камеру с наголо выбритой головой, она не произнесла ни слова. Только глядела на них кобальтовыми глазами, казавшимися огромными.
Она чурается их, держится на расстоянии. Полицейский и башмачник не знают о ней ничего, кроме достигших коридоров Коробки слухов. Запри узников в жестоком, неприступном застенке, раздели их, закуй в наручники, вырви язык, и они все равно найдут способ общаться – перестукиваясь через стенку посредством азбуки Морзе, перешептываясь в душевых, передавая записки с пищей и в отхожих ведрах.
Кто-то говорит, что она попала в Коробку с семьей, но вся ее родня погибла. Кто-то – что она бродячая цыганка. Какова бы ни была правда, Девочка ее не открывает. Она сидит в углу и недоверчиво следит за каждым их движением, справляет нужду в ведро, принимает положенные пищу и воду, но всегда молчит.
Никто не знает ее имени.
Девочку уводили из камеры трижды. Первые два раза она возвращалась в изорванной одежде и с окровавленными губами. Двое мужчин, считавших, что внутри у них осталась только пустота, плакали от жалости. Мыли ее, заставляли поесть.
На третий раз полицейский и башмачник поняли, что больше ее не увидят. Когда охранники приходят, чтобы вывести тебя во двор, меняется даже звук их шагов. Они вежливы и спокойны – лишь бы ты не волновался. Тебя уводят наверх, приказав захватить жестяную миску и пропахшее хлоркой одеяло. Эти вещи достанутся следующему заключенному.
Когда дверь открылась, они вскочили, чтобы за нее вступиться, и Девочка будто впервые заметила двух мужчин, с которыми делила камеру почти целый месяц. Покачав головой, она медленным шагом последовала за конвойными.
Башмачник и полицейский дожидались грохота грузовика, увозящего со двора изувеченные трупы: в последний путь узников благословляет мясницкий топор. Как рассказал им заключенный из погребальной команды, это короткое путешествие кончается на заснеженной пустоши сразу за стенами Коробки. По его словам, там зарыто не меньше сотни трупов без лиц и кистей рук: даже если братскую могилу найдут, Коробка не желает, чтобы кого-то из них опознали. Позже могильщик проткнул себе уши гвоздем, пытаясь заставить голоса замолчать. Теперь и он отправился в последний путь.
Прошло двадцать минут, но полицейский и башмачник так и не услышали скрежета старого дизельного двигателя. Помимо голосов в их головах и криков из соседних камер, в бетонном кубе стояла тишина.
Но вот кто-то рывком открывает дверь. Это не охранник и не один из врачей, которые регулярно их посещают.
Это Девочка.
Пижама залита кровью, на лбу красные брызги. Девочка словно и не замечает. В руке у нее тяжелая связка ключей, принадлежавших конвойным. Ключи тоже в крови.
– Пора идти, – говорит она, и воздух разрывает вой сирены.
Смерть прибыла в Рим за десять минут до полуночи скоростным поездом из Милана. Остановившись на седьмой платформе вокзала Термини, состав вывалил на перрон полсотни усталых пассажиров, почти не обремененных багажом. Их тут же умчали последняя электричка метро и дожидавшиеся такси. В поезде погас свет. Из вагона люкс почему-то никто не вышел – пневматические двери остались закрытыми. Сонный кондуктор разблокировал их снаружи и поднялся, чтобы убедиться, что в вагоне не задержался какой-нибудь задремавший пассажир.
Добросовестность сослужила ему дурную службу.
Через двадцать минут его исчезновение заметил агент железнодорожной полиции, дожидавшийся кондуктора, чтобы выпить пивка после смены. Большими друзьями они не были, но постоянно встречались на вокзале и со временем выяснили, что у них немало общего: оба обожали широкобедрых дамочек и болели за одну футбольную команду. Агент поднялся на борт и обнаружил, что его собутыльник свернулся на полу тамбура, слепо глядя перед собой распахнутыми глазами. Руками он сжимал горло, словно пытаясь себя задушить.
На резиновом коврике собралась в лужу вытекшая у него изо рта кровь. Агент подумал, что таких мертвых покойников еще не видел, и все-таки прикоснулся к шее мужчины, заранее зная, что не нащупает пульса.
«Видать, инфаркт», – подумал он.
Агент мог и продолжить обход поезда, но во избежание бюрократической волокиты предпочел не выходить за рамки своих полномочий и, сразу же спустившись на перрон, связался с диспетчерской службой, чтобы прислали кого-нибудь из криминальной полиции и известили дежурного магистрата. Самого вагона он так и не увидел. Протянув руку и открыв раздвижную дверь с матовым стеклом, он изменил бы и свою судьбу, и судьбы тех, кому предстояло войти в поезд после него, но ему это и в голову не пришло.
