Мне хорошо знаком этот проспект…
Здесь лучшие магазины в городе – я часто останавливалась возле витрин и разглядывала модели, представленные на манекенах, соблазнялась на новинки… Бывало, мы назначали встречи в этом районе, на аллее, где полукругом стоят скамейки и наблюдали за стаей воркующих голубей. Я кидала им хлеб…
Но те времена прошли. Теперь я иду по той же знакомой брусчатке босая, изучаю застывших манекенов и чувствую себя в порядке хотя бы от того, что способна передвигаться и ощущать, как кожу холодит дуновение ветра – я есть, я живу, я существую. Все куда-то спешат, а я разглядываю этот мир, людей в этом мире, пытаюсь угадать, что связывает их друг с другом, куда они бегут, о чём думают…
В отличии от них мне торопиться некуда. Я замедляю шаг, останавливаюсь – достаточно одной моей мысли, чтобы я почувствовала невесомость, закрываю глаза – слышу только удары своего сердца… Открываю: люди бегут, как прежде, но я наблюдаю за ними с высоты – они превращаются в поток, постепенно поток изливается в море, в свою очередь море впадает в океан и так до бесконечности… Месяцы, или годы – я точно не помню. Теперь не имеет значения сколько времени я наблюдаю за жизнью со стороны. Поверьте, раньше я не обращала на эту суету никакого внимания, тем более меня не интересовали мысли совершенно посторонних горожан – тогда я не всматривалась в их лица, они меня не волновали. Но всё изменилось в один роковой день.
С той минуты, когда захлопнулась дверь за спиной одного негодяя, который вторгся в наш дом, прошло ровно час пятнадцать. Я не отслеживала на часах пройденный промежуток времени, самый чудовищный в моём сознании… Я определила, когда телефон, брошенный мною на подоконник, отзвонил напоминанием, исполнил ненавязчивую мелодию из мира живых – за мгновенье до внезапного вторжения этого монстра я выставила будильник, чтобы не прозевать удобный момент для выхода. Теперь было неважно куда…
За кухонным столом сидели двое: одна из них – я, напротив – моя сестра, и обе были мертвы… До сих пор витал запах жареного картофеля, приправленного специями – сестра умеет его готовить лучше, чем кто-либо. Мясная вырезка, запечённая в фольге по новому рецепту, давно остыла, я к ней так и не успела притронуться, не смогла оценить степень мастерства дорогой сестрицы в ходе кулинарного эксперимента. Мои руки свесились вниз. Всё это время я ломала голову – как ими пошевелить… Но я не могла.
На лице сестры застыла гримаса, похожая на улыбку. Это постоянное выражение добродушия всегда было её визитной карточкой, в данный момент оно наоборот относилось к таким понятиям, как послесловие, послевкусие… Я бы сказала: послесмертие… Она смотрела на меня полуоткрытыми глазами, касаясь щекой содержимого тарелки, и вместо упрёка её лицо говорило мне: не беспокойся, всё хорошо. Она смотрела не на мой обмякший труп со свешенной вперёд головой, а именно на меня, сидящую на полу у окна в состоянии неопределённости… Кажется, за эти час пятнадцать я прошла все этапы: сначала шок, затем отрицание собственной смерти, теперь – апатия, безысходность…
Три месяца назад она сообщила мне, что ждёт ребёнка от своего безответственного и незрелого бойфренда – значит в этой кухне нас было трое… Я безнадёжно пыталась их реанимировать: её и зарождающуюся в ней жизнь, кричала, сотрясала мёртвое тело, но ничего не сдвинулось с места, возможно, только её каштановые волосы разлетелись по сторонам от моих лихорадочных движений под воздействием приступа, вызванного одержимостью вернуть безвозвратное…
Несколько раз звонили телефоны: кто-то нас разыскивал. Я не стала подниматься, чтобы взглянуть: мне было не до них. Мой начальник, её не созревший, до сих пор сомневающийся дружок, а может банк с предложением кредита… Как мне им объяснить, что деньги нам больше не потребуются? Телефон на подоконнике маялся, по миллиметру съезжал на край, настаивал, чтобы его взяли в руки. Холодильник издавал клюкающие звуки, дребезжал, и снова всё стихало.
Я и она. Мы оставались в тишине. Обед давно покрылся белесым налётом, утратил вид первичной сочности, ароматного шедевра – в момент раскладывания по тарелкам я уже поедала его глазами, а теперь он вызывал отвращение. Моя тридцатисемилетняя сестра мне всегда была матерью, старшая и заботливая, стремилась меня порадовать, заморачивалась с новым рецептом: продукты выбирала с любовью, складывала в корзину – я скучно катила её перед собой, а мысленно погрязла в работе… Вставила ключ зажигания, собралась трогаться, а она: нет, стой, фольгу забыла! Ещё ждала минут тридцать, пока она сделает тот же крюк по гипермаркету…
Телефон на подоконнике вновь заёрзал, звонил кто-то нервный – мне это передалось через электронику или невидимый путь соединения. И вовсе не потому, что трещал он безостановочно, я ощутила вибрации там, в глубине, я перекинулась на огромную дистанцию, вплоть до внутренностей звонившего. Никогда за собой такого не замечала. Мне представилось, что я живу в пещере, слышу всё, что происходит за её пределами, чувствую запах приближающегося зверья… Нет, я не человек, я сама зверь, я улавливаю всех и вся, я больше не настолько никчёмна, как раньше…
В какой-то момент не выдержала: встала и подошла к телефону. Угадала – звонил мой начальник. Я прислонила несуществующий прозрачный палец к экрану, телефон по-прежнему умолял, палец проскакивал сквозь, в чёрную дыру. К моему удивлению с третьей попытки произошло соединение.
– Ты куда провалилась?! – Никто не слышал, одна лишь я, как он орёт. Телефон стал вибрировать в разы от одних его воплей. – Сколько я буду тебе названивать?! Ало! Ты меня слышишь?
Начальник отдела по работе с клиентами прорывался в пространство ещё совсем недавно оживлённой комнаты, в которой ели и смеялись, но сейчас в нём остановилось время и стало слишком спокойно.
Я медленно наклонилась щекой к экрану и попыталась произнести сумбурный набор фраз: позвони в полицию, меня убили, пришли кого-нибудь, или что-то в этом духе… Но шеф по-прежнему драл голосовые связки:
– Ты что там… пьяная в стельку?! Почему толком не отвечаешь?! Ты вообще где? Вероника твоя тоже не берёт! Вы что там оглохли обе?!
Пошли гудки. Экран продолжал светиться и в итоге постепенно затух. Скоро телефон совсем сядет: подходила к концу зарядка. Солнце тоже садилось – посуда, стоящая на полках: вазы, бокалы, сахарница, светились оранжевым отблеском. Закат добавлял тепла, с ним в помещении становилось уютнее. Я попробовала взять телефон, попыталась давить на кнопку – ничего не вышло. В результате оказалась опять на полу с ладонями, прижатыми к лицу. Всё, что было вокруг, теперь не существовало, мираж на расстоянии вытянутой руки, касаешься его – воздух, ничего нет. Я отчётливо осознавала, что из глаз льются слёзы, но когда пыталась их смахнуть, на пальцах тоже не было ничего, ни капли влаги… Не было самих рук, только ощущение будто они есть.
