Удивление – вполне допустимое чувство даже для бывалых сталкеров: удивляйся, если приспичило, но, главное, бдительность при этом не теряй. В том смысле, что рот разевать в Зоне не следует, даже если повод для этого существенный – такой, например, как исчезновение целого поселка. Да не простого, где люди живут, а того, где они пропадают, и который, по сути, является большой аномалией – можно даже сказать, Зоной в Зоне.
Лазаревское испарилось, растаяло вместе с обрамлявшей его узенькой полоской моря, словно поселка никогда тут и не было. И если для Сысоева и Тетерина, лиц сугубо гражданских, разевание от данного факта рта было еще, куда ни шло, простительным проступком, то сталкерам Плюху и Забияке (один – бывший косморазведчик, другая – и вовсе офицер взвода императорской охраны) забываться даже в такой ситуации не пристало. Особенно в такой ситуации! А они, вместо того чтобы первым делом убедиться в отсутствии опасности, затеяли дискуссию: что, да как, да почему. Им и ответили как: «Так-так-так-так-так!!!» Прозвучало, во всяком случае, похоже. Причем очень громко. И весьма убедительно, если к тому же учесть, что мгновением ранее над головами удивляющихся свистнули пули.
– Ложись! – первой опомнилась Забияка.
Выполняя свой же приказ, она толкнула замершего – и впрямь с раскрытым ртом – доцента Тетерина, а тот потянул за собой – схватившись, скорее всего, машинально, – профессора Сысоева. Плюх же метнулся к торчавшему зеленым столбом «богомолу», но совсем чуть-чуть не успел – следующая очередь скосила Блямса, словно огромную травинку.
– Не-еет! – бросился на него, запоздало закрывая телом, косморазведчик, и «богомол», оказавшийся, к счастью, живым, сдавленно заблямкал: пуля прошила его голень, едва успевшую зажить после недавнего пореза.
– Потерпи, – сказал Плюх, вжимаясь в землю рядом с другом. – Главное, лежи и не дергайся.
Он крикнул остальным, что Блямс только ранен, и принялся высматривать сквозь прицел винтовки врага. Однако стрельба прекратилась, и дубовая рощица впереди казалась безлюдной и мирной.
– Прикрой меня! – Девушка черной ящеркой юркнула вперед, сжимая в руке автомат.
– Куда ты?! – Косморазведчик рванул было за ней, но из рощи «зататакало» снова.
– Сказано же: прикрой! – рявкнула Забияка, и Плюх, понимая, что спор не только бесполезен, но и смертельно опасен – в первую очередь для сталкерши, – принялся поливать свинцом из «Печенги» молодые дубки.
Забияка – в прошлой своей ипостаси поручик Илона Соболева – ползать по-пластунски умела отменно: вскоре она уже скрылась в дубовой поросли левее того места, откуда бил пулемет. То, что это «работал» именно ручной пулемет «Ковдор», понял теперь даже по звуку и косморазведчик Егор Плужников, он же Плюх. Стреляли противники короткими скупыми очередями и лишь из одной точки, что вселяло оптимизм, хотя Егор все равно очень, до холодного пота, переживал за Илону. К счастью, это не мешало сталкеру грамотно исполнять порученное дело: вражескому пулеметчику передышек Плюх не давал. «Главное, чтобы хватило патронов, – думал Егор. – Попросить бы помочь ученых, но те такие стрелки, что как бы Забияку не подстрелили».
Будто в насмешку над этой мыслью слева замолотила «Печенга» кого-то из них.
– Не стрелять! – завопил Плюх. Он хотел сказать, чтобы ему передали одну из винтовок – у него патроны вот-вот должны были закончиться, – но спохватился: у этих умников хватило бы ума для этого подняться. И он крикнул: – Бросьте мне магазин!
Кто-то – Сысоев или Тетерин, Плюху некогда было смотреть – сразу выполнил просьбу, но попал разведчику по локтю, да так больно, что Егор, зашипев, на какое-то время прекратил стрельбу. Он быстро, впрочем, опомнился, но винтовка захлебнулась – патроны все-таки кончились. И пока Плюх менял магазины, он вновь облился холодным потом, представляя, как выбирает новую цель пулеметчик.
Однако «Ковдор» так больше и не выстрелил. А вскоре из рощи вышла Забияка и махнула рукой:
– Идите сюда!
Плюх кивнул ученым: идите, мол, – а сам склонился над Блямсом, разглядывая рану на ноге друга. Пуля прошла навылет, да и кровь уже не текла, а лишь немного сочилась. Поразившись в очередной раз скорости «богомольей» регенерации, косморазведчик перевязал раненую голень товарища.
– Идти сможешь?
– Блямс! – уверенно ответил тот и вскочил было на ноги, но, покачнувшись, едва не упал.
Подхвативший его Плюх покачал головой:
– Вот только прыгать не надо. Держись за меня и не геройствуй.
Пошел «богомол» вполне уверенно, только немного прихрамывая. И за плечо разведчика держался, скорее всего, просто чтобы не обидеть друга.
Илона с учеными поджидали их за ближайшими дубками. Возле ног Забияки неподвижно, с окровавленной головой, лежал человек в черной одежде.
– Ты его убила? – невольно сглотнув, пробормотал Плюх.
– А что, расцеловать надо было? – прищурилась девушка.
– Нет, конечно, но…
– «Но» скажешь, коли запрячь сумеешь, – буркнула Забияка и неохотно добавила: – Живой он, не плачь. По головушке только прикладом погладила.
– Я не собираюсь плакать, – сказал Плюх. – Но ты знаешь, как я отношусь к убийству, особенно неоправданному. Да, – поднял он руку, видя, что Илона собралась возразить, – я тоже убивал. Потому что иначе было…
– Может, хватит, а? – поморщилась Забияка. – Тебя послушать, так у меня только и заботы, как бы убить кого. Между тем это он нас едва не положил и Блямса ранил.
– Не надо ссориться, друзья, – вмешался в разгорающийся спор профессор Сысоев. – Все живы, вот и хорошо.
– Они не ссорятся, – с трудом сдерживая улыбку, произнес доцент Тетерин. – Разве вы еще не заметили, Юлий Алексеевич, что в последнее время это обыденный тон разговора наших друзей. Как говорится, милые бранятся…
Илона так свирепо стрельнула в него глазами, что Олег Дмитриевич замолк на полуслове. Но Забияка тут же стушевалась сама и сказала извиняющимся голосом:
– Я не бранюсь. Это я на себя осерчала. Ведь нам весьма подфартило, что стрелок оказался один, да и целился отвратно.
– Блямс, – обиженно произнес «богомол».
– Он говорит, что последнее утверждение небесспорно, – сказал Плюх, вернув на голову снятое на время перестрелки полукольцо-переводчик.
– Да? – хмыкнула Забияка. – Блямсик, я тебя искренне уважаю и даже люблю, но поверь, попасть вместо головы в ногу – это плохой выстрел. Прости, – вновь смутилась она, – не с твоей точки зрения. – Она раздраженно тряхнула головой: – Отставить, ересь несу!.. Мне другое весьма любопытно. Стрелок был один. Мы его не видели и, вероятнее всего, прошли бы себе мимо. Однако он начал стрелять, несмотря на наше явное численное превосходство. Неужто так верил, что срежет нас первой же очередью?
