Саня проснулся и вместе с головной болью ощутил сильную, почти мучительную эрекцию. Потом он почувствовал запах дома. Этот запах, который невозможно было ничем вывести и вместе с тем невозможно было как-то определить одним словом – Саня не мог к нему привыкнуть, принюхаться. Даже сейчас, с сильного похмелья, выкурив бесчисленное количество сигарет накануне, он не мог не ощутить эту отвратительную вонь. Он оглядел комнату, полностью освещенную светом из окна в рассохшихся деревянных рамах с облупившейся, завернувшейся и вспученной краской. Когда-то она была белой, сейчас стала желтовато-серой. Услышал птиц за окном и понял, что проснулся не так уж поздно. По его ощущениям было не более десяти утра. Около одиннадцати птицы петь переставали, и тогда более отчетливо солировал шум проезжающих поездов. Он оглядел комнату, увидел, что Маша спит на диване, накрывшись кучей какого-то тряпья, и хрипло позвал: «Мааш…» Та не ответила и не пошевелилась. «Суки ебаные, блядь, дармоеды…» – обругал про себя Саня всех обитателей дома, но особенно это относилось к Маше. Сейчас она его раздражала сильнее остальных. Он хотел, чтобы она встала, подошла к нему, сделала бы по-быстрому минет. Ну хотя бы потрахалась, а впрочем, трахаться ему было сейчас лень. Вместо этого Маша лежала бесполезным мешком под своими тряпками, а значит, ее придется будить. А значит, пока она будет ныть и мычать спросонья, эрекция пропадет и вот того самого утреннего кайфового слива не получится. «Тварь, блядь!» – подумал Саня. От откинул одеяло, встал с низкого самодельного двуспального топчана из толстых досок, служившего ему кроватью, и эрекция тотчас же пропала. Впрочем, злился он не только из-за того, что не удалось потрахаться с утра. Ему до чертиков не хотелось ехать устраиваться на работу.
А между тем ехать было необходимо. Деньги закончились еще вчера, когда он купил очередную бутылку водки, осталась только самая малость – на проезд и на сигареты, так что на запивку и пиво он уже занимал у Вики. Он знал, что Вика не отличалась крохоборством, что она не будет заморачиваться на такие мелочи, но помнил и о вспыльчивом нраве этого «трансформера», как называл про себя соседку. Так что ехать было нужно. «Ехать нужно…» – повторил про себя Саня, оглядел комнату, хотя со вчерашнего дня она не поменялась, и уставился в окно, частично занавешенное рваным хозяйским тюлем, тоже желто-коричневым от времени, где прямо в стекла лепились кусты то ли черемухи, то ли жасмина, Саня не разбирался. Одним словом, росли какие-то кусты, которые только что отцвели, сбросили огромные белые шапки, а заодно перестали наполнять дом удушливым сладким ароматом, который, пожалуй, был еще хуже, чем неизменная домашняя вонь. Стоя босиком на отполированном тысячами ступней и подошв дощатом полу, с которого практически полностью сошла темно-кирпичного цвета краска, Саня развернулся и еще раз оглядел комнату. На пробуждение Маши он теперь не надеялся, к тому же пора было браться за дела – найти мобильник, одеться, позавтракать, если повезет, хотя вот как раз на это надеяться вряд ли стоило. Комната была довольно просторной, проходной, то есть входной двери не имела, переходила сразу в коридор, из которого, опять же без всяких дверей, можно было выйти в прихожую, на кухню или пройти в ванную, где также был туалет. Стены были оклеены какими-то древними желтыми обоями с множеством разводов.
Сверху обои почти все отклеились, по стенам были потеки – следы то ли протечек кровли, то ли соседи сверху топили. На цепочке с потолка свисала советская люстра в три плафона в виде каких-то жутких цветков.
Половина комнаты была застелена ковром, вытертым практически так же, как и пол, истончившимся, частично вросшим в него. У стены стоял пухлый диван с торчащими местами нитками обивки. Напротив дивана был журнальный столик из ДСП, который Маша приперла с помойки. Одной ножки у столика не было, и ее заменяла банка из-под краски, найденная, кажется, в ванной. На столике стояли ноутбук, довольно приличные колонки, переполненная окурками пепельница, валялись пивные крышки, почерневшая фольга, трубочки для курения гашиша, какие-то журналы. Вдоль стены, напротив окна, плотно составленные вместе, стояли два стула. Кажется, такие стулья раньше называли венскими, Саня не мог точно вспомнить. Сидеть на них было нельзя, они тут же грозили сложиться, чинить их никто не собирался, а выбрасывать хозяйскую мебель запрещалось. Да и не мешали они никому. Рядом со стульями стоял старый шифоньер. В угол была задвинута древняя тумбочка с двумя ящиками, а на ней – пузатый телевизор, который ни разу никто не пытался включить. Одна дверь в комнате все-таки была. Она вела в другую комнату, поменьше, где жили Вика и Серега.
Саня поискал глазами джинсы. Они лежали на полу, возле топчана, вместе с футболкой. Он помнил, что собеседование предстоит непростое, а значит, одеться нужно соответственно. Как ни странно, разговор с Лешей Крутицким, то ли галерейщиком, то ли продюсером, то ли промоутером – черт его разберет, – Саня помнил достаточно отчетливо. Хотя в тот вечер выпил немало, а главное – намешал. Вследствие этого все, что было потом, помнил уже фрагментами. Впрочем, это как раз было малоинтересно. Обычный вечер в клубе «Край», что там может быть нового? Клуб этот находился в Москве, на Спартаковской площади, был создан из бывшего бомбоубежища, что всячески подчеркивалось владельцами. Там всегда было уютно и тепло, музыка играла не очень громко, а главное – можно было встретиться с интересными и полезными людьми. Так говорили завсегдатаи клуба, которые приходили туда пообщаться по работе, отдохнуть, выпить, подцепить девчонку – в общем, совместить приятное с полезным. Саня ходил туда исключительно бухать и смотреть кино. В клубе был зал, где показывали новые авангардные работы. Помещение для просмотра было оформлено как зал суда. Имелась даже клетка для подсудимых, разумеется, всегда пустовавшая, если не считать трех манекенов с мешками на головах, имитирующих висельников.
Так называемую богемную тусовку Саня презирал. Здесь каждый мнил себя по меньшей мере Дали, хотя среди художников хорошим тоном было именно Дали ругать, мол, «его и художником назвать нельзя». Саня ненавидел подобные рассуждения. Дали умел рисовать. Этого уже вполне достаточно чтобы называться художником, полагал Саня. А в сочетании с тем, что Дали насоздавал, да еще какой интерес привлек к своим работам… «Тупые бездари! Ебучие ублюдки. Выто что создали? Вас-то кто знает? Кто вашу мазню хоть раз купил? Гении непризнанные, блядь», – думал он про коллег по цеху. Да и не коллеги они ему были. А впрочем, его работы тоже никто покупать не спешил, и Саня зарабатывал последние два года случайными заказами – расписывал мелкие клубы, выполнял небольшие дизайнерские проекты для рекламных газетенок, благо ноутбук пока тянул софт, один раз даже оформлял свадьбу. А вот кино любил, был знаком с многими режиссерами и актерами, частенько выпивал с ними, и если к художникам он относился с презрением, смешанным с брезгливостью, то авангардных киношников действительно любил. Понятное дело, что фильмы в большинстве своем были полным дерьмом. Но некоторые поражали Саню тем, что при минимальных технических средствах смотрелись они не хуже европейского авангардного кино.
