Анатолий Цирульников - В учениках у реальности

Автор благодарит Институт развития образования и повышения квалификации Министерства образования и науки Республики Саха (Якутия) и лично его директора, доктора педагогических наук Галину Ивановну Алексееву за сотрудничество и помощь в издании этой книги.

В книге использованы фотографии из архива автора, собранного по материалам педагогических путешествий, из архива газеты «Сельская школа со всех сторон», а также авторские фотографии гобеленов Е.В. Пановой.

Я не писал эту книжку специально, она вышла как бы мимоходом (благодаря её редактору, нашему другу и коллеге Андрею Русакову, собравшему и объединившему некоторые мои статьи и короткие заметки об образовании, в основном, за последние полтора десятка лет). Тексты в книге разного жанра и написаны по разному поводу: исторические очерки, анализ российского и зарубежного опыта, инновационные идеи и проекты.

Неожиданно оказалось, что многое их связывает. Быть может, некий подход, взгляд на образование, школу, которая всегда интересовала меня не сама по себе, со своими методиками и режимами, а вписанная в пространство – двора, города, села, мироздания? Школа в культуре и истории, в координатах родины и космополитизма – говоря иначе, в социокультурном измерении.

Так что можно считать, книжка эта – в некотором роде популярное изложение социокультурного подхода к образованию. Если читатель заинтересуется им, автор и редактор будут считать свою задачу выполненной.

Анатолий Цирульников

Девятиклассник Алёша, потомок родной сестры Михайлы Васильевича в восьмом колене, принёс мне генеалогическое древо, расписанное его прадедом Дмитрием Михайловичем Лопаткиным. Древо это составляли крестьяне, ремесленники, декабрист, петербургский портной, медицинский профессор… Сам Лопаткин был человеком не очень образованным, но в пожелтевших его записках привлекал внимание один факт.

В начале 1930-х годов строили шоссейную дорогу, и изыскательская партия составила план, согласно которому «…хотели снести магазин, сельпо и два дома, срезать две горы, братские могилы и сделать новый мост через озеро, 45 метров, а мне это сумнительно было – как так, надо осмотреть вновь это место». И пошёл рабочий Лопаткин к начальству, рассказал о своих сомнениях; но начальство махнуло рукой и уехало в город. Но потомок Ломоносова оказался упорным. Встал утром рано, составил профиль местности и отправил бумаги в Архангельск. А там бумаги рассмотрели специалисты, поразились и выдали Лопаткину 200 рублей премию. Такая история. Жизнь у него была обыкновенная: пережил четыре войны и революцию. Работал, судя по запискам, с десяти лет «на разных работах»: резчиком по кости, кровельщиком, присяжным счётчиком, служил солдатом и опять работал – возчиком, засольщиком швейцарского сыра, председателем рабочего комитета, лесником, почтальоном, страховым агентом… А в конце краткого описания своей жизни Дмитрий Михайлович пишет слабеющей рукой: «Привет от всех родных… Будьте здоровы». И это звучит сегодня как привет из истории, как духовное завещание всех предков, Ломоносовых.

Теперь, значит, вместе с девятиклассником Алёшей думаю вот над чем: как бы нам всё-таки принять привет прадеда? Унаследовать от него главное – нежелание срезать две горы там, где можно найти иной путь, укрепить естественное человеческое стремление к разумной деятельности.

Ясное дело, знать нам надо сегодня побольше Лопаткина. Но что именно? Кто подскажет? И что знал другой мальчик, прицепившийся к рыбному обозу, который направлялся в Москву? Говорят, он явился не из захолустья. Тамошняя северная деревня жила вровень с городом – посадом, а порой обгоняла его. Не только певали старины в занесённых снегами избах, но рубили шатры, форму которых перенимала белокаменная Москва, не только искусно резали по моржовой кости, но и сооружали верфи, и ходили на новоманерных петровых судах аж за Полярный круг (из обыкновенного поморского села Сумпосад вышло 80 капитанов дальнего плавания), смолокурили, варили соль, обрабатывали металл. Словом, Михаил Васильевич Ломоносов родился не в курной избе, хоть и «под хладным небом северной России», как выразился Карамзин.

Факторы, как принято говорить, формирования личности тоже были серьёзные. Плавания с отцом, развившие выносливость и уверенность в себе, разнообразие жизненных впечатлений, реализм кипевшего кругом дела, в котором находила простор русская даровитость и предприимчивость. Ещё – великий образец Петра и учитель юности, закончивший, как выясняется, Сорбонну, а первый учебник – арифметика Леонтия Магницкого, на которой выросло целое поколение образованных русских людей, мореплавателей, техников, учёных. Не пропало даром ничто из уроков жизни. Ни встречи с бесстрашными охотниками и зверобоями, опытными лоцманами, поморами-мастерами, отложившиеся трезвостью и широтой ума, ни противостояние морским ветрам, отозвавшееся терпением и благородной упрямкой в житейских невзгодах. И те же руки, что пытливо ощупывали серую глину, те же глаза, что с изумлением детства ловили отблески и переливы на спайках слюды, были у человека, создавшего «Первые основания металлургии». И то же дерзкое желание измерить хвосты комет и разгадать тайну северного сияния – у будущего основателя астрофизики.

Зачем это нам сейчас? Может, Ломоносов – необъяснимо вспыхнувшая звезда, от которой ни жарко, ни холодно обыкновенной сельской школе, в силу исторической случайности оказавшейся на том же самом месте? Да и не надо сейчас мальчику Мише цепляться за обоз, можно добраться на рейсовом автобусе до Архангельска, а там – на скором поезде до Москвы (интересно, при едином государственном экзамене узнают ли по тестам Ломоносова?)