8 января
Дорогая любимая мамочка!
Папочка говорит, что я вас больше не увижу. Он сказал, что вы отправились в какое-то замечательное место, но я так и не поняла какое. Я помню, что вы говорили о том, что все хорошие люди отправляются на небо, но как они оттуда не падают? Возможно, после того как все они уходят, то сильно теряют в весе?
Папочка всё время сидит в кабинете, он грустен и почти со мной не разговаривает. Помните, вы бранили меня за то, что я проводила с ним слишком много времени и не уделяла внимание учёбе? Что ж, теперь вы можете быть спокойны, отец более не хочет меня видеть. Не думайте, будто я ставлю вам это в укор. И всё-таки матери обычно не покидают своих детей, а если вдруг уезжают куда-то, то говорят об этом. Я помню, что тётя Бетси сильно болела, а потом тётя Эмили сказала, что её уход был очевиден. Знаете, я на самом деле не знаю, что значит «очевиден». Нет, я понимаю значение слова, но не понимаю, как можно ожидать чьего-то ухода, даже если он болеет? Я бы не хотела ждать вашего. Так что, может, это и хорошо, что всё произошло внезапно.
На самом деле, я очень скучаю по вас. Не знаю, сколько прошло времени, наверно, четыре недели, поскольку я помню уже четыре воскресенья, когда я ходила в церковь не с папочкой, а с мисс Уолш. Мне с ней ходить не нравится, она всегда молчит и заставляет меня слушать пастора до самого конца. А ещё она «не приемлет» шуток во время проповеди. Её любимое «не приемлет» касается почти всего, что я делаю. Она не приемлет излишние разговоры за столом и не приемлет, чтобы я не переодевалась к обеду. Но мне просто не хочется. Папа обедает и ужинает у себя, а чтобы смотреть на кислое лицо мисс Уолш, вовсе не обязательно менять утреннее платье на обеденное.
Я нашла пару ваших писем, адресованных отцу. Странно, что он не закрыл их в секретере с остальными, но я была рада им. Мне казалось, что вы написали их мне, а не ему. Жаль, что их всего два. Я бы была счастлива получать их от вас.
Ваша дочь Сюзи.
17 января
Дорогая мамочка,
папочка сказал, что вы мне не ответите. Вполне может быть. Я допускаю такую вероятность, поскольку ни разу в своей жизни не видела, чтобы тот, кто ушёл навсегда, давал о себе знать. Как вам мои новые грамматические конструкции? Мистер Хофман сказал, что я выражаюсь чересчур высокопарно. Скажу вам по секрету, я обнаружила для себя замечательное внеклассное чтение. Это Мэнсфилд-парк Джейн Остин. Все мои выражения взяты оттуда. Жаль, что мистер Хофман не может оценить их. Он бы пришёл в ужас, если бы узнал, что леди читает что-то подобное, но сама я в восторге!
Я знаю, вы не будете против.
Сюзи.
пишу вам уже поздно ночью. Сегодня мистер Хофман задал для домашнего чтения Шерлока Холмса! Я едва смогла дождаться окончания урока, чтобы пойти и прочесть новый рассказ «Пять зёрнышек апельсина». Неужели у моего учителя появился вкус? Я была невероятно рада, что он всё-таки избавил меня от чтения «Путешествие Пилигрима». Не понимаю, зачем нужно было писать столь нудное произведение?
К нам заходил мистер Хайд. Он был бодр и весел, отец принял его в обед, но сам был мрачен. Я же была счастлива видеть их обоих. Совсем как раньше. Только вас очень не хватает…
Они говорили о каком-то большом земельном участке, который папочка купил. И отец категорически против мероприятия, которое устроил там мистер Хайд. Какое, я не знаю. Они говорили загадками, то и дело бросая на меня взгляды. В конце концов, когда мы трое пообедали, отец и мистер Хайд ушли в кабинет. А мне туда доступа нет. Отца я сегодня больше не увидела. Только мельком, когда ложилась спать. Он по-прежнему избегает меня.
Сюзи.
10.12.2240
В понедельник вечно одно дерьмо случается. Получили сообщение с Земли. Наша экспедиция продолжится чуть дольше, чем они рассчитывали. Чуть дольше! Да они, чёрт возьми, издеваются! Чуть дольше – это несколько месяцев. Нам же предстоит прожить на базе ещё около года. «Мы не видим ощутимых результатов вашей работы, Джек, постарайтесь ускориться. Если экспедиция не окупит себя…»
Тогда они пустят меня на органы. Да-да, знаем. Старая шутка. На самом деле страшно не то, что когда-то людей пускали на органы, страшно, что сейчас ни один человек не пригоден даже для донорства. Рождается он сразу с кучей родительских кредитов и так и живёт, пытаясь расплатиться с ними и понимая, что сделать этого не сможет, заводит детей, опять передавая это ярмо дальше. Так что, ничего они со мной сделать не могут. А то, что нет результатов, – не моя вина, это их хвалёные учёные, окончившие Манчестер, так хреново спрогнозировали местный климат и местность.
Бур с трудом преодолевает поверхность здешнего грунта, и нам приходится часто останавливать работу. Всё из-за высокого содержания кислорода в атмосфере. Мы уже дважды тушили пожар и истратили недельный запас воды. Благо, её здесь много. Сейчас на Кеплере лето, но из шестидесяти пяти дней на него отведено около десяти. В это время здесь сухо и холодно, термометр едва достигает 10° C. Однако это не мешает малейшей искре создать огненный хаос. А сверло бура нагревается слишком быстро.
Несмотря на то, что за четырнадцать месяцев мы все здесь ужасно устали, команда выглядит неплохо. Не исключено, что все они испытывают влияние повышенного кислорода. После дня работы мы похожи на опьяневших и одуревших кретинов. На самом деле от здешнего воздуха одни проблемы. Это ненормально синее небо раздражает меня. В иные дни, когда весь день льёт дождь, моё состояние улучшается, но я всё равно ненавижу это место. Вся планета – это чёртовы пещеры, вымытые в известняках. Меловые скалы и угольные отложения – вот всё, что мы нашли здесь. А этого добра хватает и на Земле.
15.12. 2240
Сегодня был аномально жаркий день, воздух раскалился до 17 °С. Эта температура почти пригодна для того, чтобы купаться, а мест для плавания здесь достаточно. Южнее нашей базы протекает маленькая река. У неё песчаные берега, и она довольно мелкая, чтобы за день хорошо прогреться. А в двадцати футах севернее от нас протекает горная река, она впадает в озеро, имеющее, скорее всего, тектоническое происхождение. Одна его сторона упирается в скалистый хребет. На Земле практически не осталось таких мест. Здесь постепенно забываешь, кто ты и что тут делаешь. В спокойные дни гладь озера отражает синее небо. Тогда линии горизонта не видно вовсе. От этого становится страшно, когда нет верха и низа, когда нет вообще ничего, кроме нашей одинокой базы. Рядом с этими скалами и озером ощущаешь собственную ничтожность. Мы так отвыкли от величия Земли и поэтому от размаха Кеплера у меня буквально трясутся поджилки, но я прячусь от страха за собственным раздражением, за недовольством воздухом и едой, за тем, что нам здесь предстоит прожить ещё год, хотя на Земле меня никто не ждёт. Нет ни одного живого существа, кому бы я был нужен.