Моё любимое время года – июнь, начало лета. Когда всё ещё впереди. Так и надо жить, не оборачиваясь. И верить, что впереди всё лето, а позади вся зима.
(с) Рэй Брэдбери. «У нас всегда будет Париж».
Вот бы за дешево загнать «завтра» первому встречному и осесть в этом июле, в этом втором его числе.
(с) Роберт Чарльз Уилсон
Я сижу в кресле и листаю местную газету. В другом конце комнаты работает телевизор, который рассказывает те же самые новости, только гораздо более динамично. Однако, я предпочитаю пялить свои глаза именно в газету.
Не самое худшее, как я представляла себя в 65 лет. По крайней мере, не вяжу и не обсуждаю, какая нынче плохая молодежь. Конечно, с каждым днем этого не делать становится все сложнее – порой смотрю на них так или иначе, да язык сам поворачивается сказать гадость. Но сдерживаю себя в руках – нет, это последний оплот старости.
До него и вязания я не опущусь. Как и до сканвордов, да и очков в большой роговой оправе. Ношу линзы, хоть многие и говорят мне о том, что в мои годы практичнее было бы смириться с наличием очков.
Нет уж. Очки, глупые сканворды, пересуды и вязания – пусть положат ко мне в гроб, когда я откину свои старые ноги. Но не сейчас.
Слышу шаги – Лиззи возвращается с кухни за мороженым, за которым я ее послала, чтобы дать языку хоть немного передохнуть. Она заходит и, улыбаясь, протягивает мне пиалку. Откладываю газету:
– Спасибо – говорю.
– А теперь расскажи еще что-нибудь – просит она.
– Ты уже все слышала не на один раз – улыбаюсь я и погружаю первую порцию мороженого в рот.
– Ну расскажи тогда про Сантино – просит Лиззи.
Этой девушке уже за двадцать, но сейчас клянчит, будто ребенок. Я беру еще одну ложку в рот, после чего мотаю головой с усталой улыбкой:
– Это грустная история, Лиззи.
– Ну и что? Ну расскажи – просит она – ее ты еще не рассказывала.
Да, почти все вокруг меня знают о Сантино, но никто не получал эту историю из моих уст. Кто бы как не старался – ни одному я не пускалась в детальные рассказы. Кто-то еще жив из тех, кто был свидетелем всех этих событий, кто-то нахватался исковерканных городских сплетен.
Я же не люблю о нем говорить.
– Как-нибудь в другой раз – уклончиво отвечаю я.
– Ну пожалуйста – повторяет она, прицепившись, словно репей – расскажи про Сантино.
Я неохотно откладываю мороженое в сторону.
Может, и стоит ей рассказать? В конце концов, мне уже 65 лет, с тех пор столько воды утекло.. Не сказать, чтобы это был секрет, если его основу все знают, просто никогда не любила затрагивать события тех лет.
Для себя я предпочла их забыть. Отрезать, как ненужный лоскут ткани, но видимо, он упал слишком близко, чтобы и остальные его так же не замечали.
– Только не говори потом, что я тебя не предупреждала – говорю я ей, а она уже возбужденно улыбается, устраиваясь на кресле рядом.
Она усаживается в своей любимой «слушательской» позе – делает так всякий раз, когда я рассказываю что-нибудь забавное из своей жизни.
Я вздыхаю. Мои волосы будто вновь становятся чуть темнее, седина уходит, а глаза снова загораются блеском юности, с каким я приехала в тот год в Чикаго:
– Началась эта история очень и очень давно, и я не совру, если скажу, что с тех пор минуло уже порядком полувека..
Первая встреча.
15 лет.
–1-
Я смотрю в окно машины, наблюдая за приближающимся домом. Да уж, не самое лучшее, что можно желать, но мне 15, и я рада, что мы совершаем такой грандиозный переезд.
Был бы у него еще повод повеселее – но меня особо не парит. Последние годы папа и так особо не уделял мне внимания, чтобы я сильно тосковала вдруг по разлуке с ним. Тем более, он не особо-то и рвался как-то этому препятствовать.
История переезда довольно заурядная.
Мама с отцом перестали находить общий язык (или кто им помог, я не вдавалась в подробности), пытались это подлатать, тратили кучу бабок на психологов, а в итоге пришли к самому ожидаемому – разводу. После развода мама забрала свою часть весьма скудных пожитков, нажитых в браке – включая меня – и ломанулась за лучшей жизнью в США (сами мы из Канады).
У Сантино была прямо противоположная ситуация – но тогда я еще не знала ни об этом, ни о нем самом. Я грезила лишь тем, насколько сильно измениться моя жизнь в Штатах. Будни в Канаде были довольно тривиальными – школа, юбочки, домашнее задание и отбой по расписанию. Сейчас же маме придется работать (до развода работал только отец), а значит следить за мной будет не так много времени. Уезжая, я наверняка для себя решила – что все измениться.
Почему мама ломанулась в Штаты, а не купила что-нибудь в нашей стране? Не знаю. Но я не особо удивилась. Уже тогда это очень было распространено.
«Американская мечта».
Все ищут счастья в США после полного краха в середине жизни. Почему-то считается, что как только переступишь территориальную границу – жизнь сразу пойдет совсем другим раскладом.
Может да, а может и нет. Изменения в жизни зависят от тебя, а не того, где ты вдруг решил арендовать дом, но тогда я этого не понимала. Мне 15, и я рвусь навстречу всему новому со своей мамой, решившей подлатать свою жизнь новой тканью под 40 лет.
Зато, очень быстро я поняла – что без минимальной денежной основы переезда, в Америке тебе ручкой не помашут. Максимум кинут с презрением ковриком «Welcome» в лицо. То же можно сказать и про мигрантов.
Думаю, именно поэтому судьба свела нас с Сантино Рамосом в первый раз. Он мексиканец, а мы с мамой канадки-почти-голодранцы, что еле сводят концы с концами. Короче говоря, попали под одну, впрочем-то, не шибко завидную категорию в США.
И оказались в одной из множества школ «для таких».
Где бедняки жаловались, что им надо учиться с «этими мигрантами», и мигранты плевались на зазнавшихся нищебродов. Отличная атмосферка, но и этого я тогда не знала.
Ни то, чтобы для нас были отдельные школы, просто так получалось. Богатые американцы (или же мигранты с большими деньгами, а значит сразу любимые в этой стране) – отдавали детей в частные школы, где денег хватало обучаться лишь таким же. Вторыми – шли обычные школы, в довольно престижных или хотя бы благополучных районах. Попасть туда можно было – но смысл, если мы жили в другом конце города, где цены на жилье в трижды дешевле? И эту разницу я бы как раз просаживала на автобусах, как и три часа езды каждый день.
Вот и получалось, что вроде никаких ограничений, но те, кого в Америке были рады видеть меньше всего – сталкивались на общих территориях школы/работы/учебы, хотя открыто их туда демократичная Америка, конечно же, не отправляла.
У каждого право выбора, учись где хочешь.
Но тогда я не задавалась этим вопросами. Я просто подъезжала к дому с мамой, выглядывая в стекло машины.
