Лес. Елки, елки, елки, елки…. Мелькают перед глазами…
Сосна. Мягкий мох под ногами, раскинулся черничник под густыми лапами хвойных деревьев.
Жарко так, что вся мокрая. Добегаю до единственной в зоне видимости сосны, прислоняюсь к шершавому стволу, пытаясь отдышаться. Кардиган, раньше застегнутый на все пуговицы, сейчас болтается где-то на бедрах, повязанный на манер пояса.
Майка все тело облепила.
И волосы. Проклятущие волосы! Лезут в лицо и лезут.
Мешают. И, кажется, прилипают к смоле на стволе сосны, и это жесть!
Жесть, как я буду всё это вымывать. То есть, мне мало переживаний, что убегаю, ещё и смола в волосах…
Слышу сзади резкий хруст ветки и подрываюсь опять, словно зверь в загоне. Я и есть сейчас такой зверь. Меня загоняют. Умелый охотник. Жуткий. Холодный и мрачный.
Откуда знаю?
В головы сейчас это вопрос неуместен. Знаю – и все. Надо бежать, надо спасаться.
И я бегу. Цепляюсь по пути за ветки деревьев, немного обдираю ладони о кору, это ощущается странно: вроде и больно, а вроде и… Нет.
Впереди – шум воды и запах свежести. Во рту тут же пересыхает, до того пить хочется. Жара, дикая просто, удушающая. И марево. Полдень? Наверно…
Мошкары даже нет. А должна быть. Откуда знаю? Фиг его разберет. Но знаю, что должна виться мошкара, должна же! Но почему-то нет…
С разбегу вылетаю к небольшой, очень шустрой речке, скорее даже ручью, упрямо пробивающему себе путь среди камней, покрытых зеленым нарядным мхом. И падает это все чудо с высоты.
Водопадик небольшой, но настолько привлекательный, что я, забыв обо всем, молча иду к нему и, стащив только кардиган с пояса и кеды с ног, становлюсь под прохладные струи воды.
И о-о-о-о… это круче секса! Гораздо!
Кожу тут же обжигает прохладой, я раскрываю рот и пью, пью, пью эту чудесную воду, не могу напиться никак! И грудь подставляю под поток, урывая всего минутку этого невозможного удовольствия.
Чуть-чуть, лишь мгновение… И сил будет больше.
Но вода оказывается коварной, потому что слишком шумит. Заглушает все посторонние звуки…
А может, их не было, этих звуков?
Может, до этого мне специально давали понять, что преследуют, потому что так охота слаще?
В любом случае, когда на плечи ложатся горячие, невероятно тяжелые руки, я даже не понимаю сначала, что под прохладными струями воды уже не одна.
А, когда понимаю, уже поздно что-либо предпринимать.
Мой преследователь, охотник, держит крепко, ведет шершавыми ладонями по голым мокрым плечам, прижимается сзади, дышит тяжело.
Я раскрываю рот, словно закричать собираюсь, хотя смысла в этом нет.
Мы одни, на много-много километров рядом – ни одной живой души…
И мне никто не поможет. Никто не спасет от него.
Из скованного страхом горла в итоге вырывается какой-то невнятный, невероятно глупый сип, а сердце стучит так сильно, что заглушает даже журчание воды.
А вот его голос – не заглушает.
– Поймал тебя, ведьма, да?
У него низкий и, наверно, даже красивый тембр, а еще когда на ухо урчит, полное ощущение, что за спиной – огромный хищник, котяра, предвкушающий веселую игру с мышкой. Со мной. Не надо играть со мной! Не хочу! Не хочу больше!
– Не хочу… – слова вырываются сами собой, они глупые и слабые. И, наверно, только радость приносят, ласкают самолюбие охотника. Но я не могу сейчас контролировать себя. Дергаюсь, пытаясь высвободиться, но руки мгновенно становятся жесткими. Не пускают. Наоборот, прижимают сильнее к твердой горячей груди, и я задыхаюсь от волнения и страха.
Он горячий такой, обжигающий. И, кажется, что капли прохлады, попав на его кожу, с шипением испаряются.
Мы стоим под струями воды, словно под душем, таким приятным в эту дикую жару.
– Чего не хочешь? – урчит он мне на ухо, а затем мягко прикусывает мочку.
И я дрожу. Глупо цепляюсь за удерживающие меня ладони, выгибаюсь, стараясь отодвинуться, но результат получается прямо противоположным: поясница уходит вперед, а вот бедра – назад. Прямо к нему ближе! И ох… Он уже возбужден. Осознание этого заставляет дрожать еще сильнее, это страх, конечно же страх… И… И что-то еще?
– Чтоб ловил? – продолжает он и резко переводит ладони вниз, дергая меня на себя. По хозяйски.
– Да-а-а… – получается тихо, со стоном, и, судя по сдержанному рычанию в ухо, ему это нравится. Я не могу его тормознуть! Никак! – Не надо… – еще раз повторяю, и опять со стоном. По щекам текут слезы, перемешанные с водой, а охотник за моей спиной дергает ремень на моих брюках.
– Как ты просишь сладко… – бормочет он, – мне нравится…
– Не-е-ет…
– Еще раз скажи, ведьма! Еще! – меня толкают чуть дальше, к небольшому уступу, за который так удобно держаться руками, заставляют опереться о него, сдергивают мокрые свободные штаны до колен вместе с бельем, и вода обжигает голую кожу.
Я ничего не могу сделать. Ничего. Только закрыть глаза.
– Повернись, ведьма, – тут же повелительно командует охотник, – хочу твой рот.
Не дождавшись выполнения приказа, он сам жестко поворачивает меня к себе за подбородок и целует.
Я не вижу его, глаза закрыты, зажмурены. Только ощущаю.
Грубость рук, твердость мышц, жадность поцелуя.
Резкий перехват под грудью и неожиданно мягкую наполненность внутри.
Не больно. Много, очень много, горячо и дико. Мучительный стон вырывается сам собой.
– Горячая какая, а, ведьма? Рада мне? Рада? Рада?
Каждое его слово сопровождается ударом в меня, обратным скольжением и новым мощным толчком, от которого сердце бьется уже совершенно заполошно, глаза сами собой раскрываются, но я все равно слепая – не вижу ничего перед собой, только бесконечно падающую воду и зеленый, поросший мхом камень, за который судорожно цепляюсь в попытке устоять.
Мой захватчик держит крепко, врывается в мое тело так ритмично, так сильно, рычит что-то сзади, повелительно и грубовато, и бесконечно мнет второй рукой грудь, она ему нравится, похоже, и очень.
У меня кружится голова, из горла вылетают совершенно неприличные, хриплые уже стоны, которые, кажется, еще сильнее заводят его, потому что удары тяжелого, мощного члена становятся еще сильнее, словно насквозь прошивают, я невольно выгибаюсь, ноги сами собой на носочки поднимаются…
