Предлагаемый вниманию читателей сборник, приуроченный к 70-летию победы над нацистской Германией, задумывался как своеобразный срез текущей историографической ситуации, однако огромный объем изданной в последние годы литературы заставил нас ограничиться относительно небольшим и в известной мере произвольным набором наиболее интересных публикаций, выделяющихся из общего ряда своей тематикой или методами исследования. Как следствие, бо́льшая часть представленных здесь материалов основана на работах зарубежных авторов, поскольку западные исследователи по-прежнему гораздо активнее прибегают к разнообразным методологическим новациям, чем их российские коллеги. Тем не менее в сборнике отражены и работы отечественных ученых, посвященные некоторым малоизученным страницам истории участия СССР во Второй мировой войне.
Кроме того, в данном сборнике почти не представлены исследования по истории боевых действий и по истории Красной армии. Дело в том, что, ни в коей мере не умаляя значение этих работ, нельзя не признать, что в методологическом отношении они в большинстве своем весьма однообразны. Вместо этого мы сосредоточились на публикациях «невоенного» характера, раскрывающих человеческое измерение Отечественной войны, ее долгосрочные последствия и исторический контекст.
Сегодняшняя российская историография Отечественной войны производит двойственное впечатление. Если попытаться суммировать ее основные проблемы в нескольких предложениях, то прежде всего следует выделить следующие моменты.
1. До сих пор не завершившийся процесс рассекречивания документов. Формально введенный в законодательство 30-летний срок секретности по существу остается на бумаге, поскольку даже после его окончания документ может быть рассекречен только с санкции фондообразователя. Понятно, что у многочисленных государственных ведомств на эту работу нет ни сил, ни желания. Даже широко разрекламированное в свое время рассекречивание документов ЦАМО на практике принесло лишь незначительный эффект из-за того, что техническая работа по непосредственному рассекречиванию дел, как обычно, затянулась, а документы центральных органов стратегического управления и многие другие по-прежнему остаются на секретном хранении. Впрочем, чему удивляться, если фонд Главного разведывательного управления в РГВА (разумеется, целиком засекреченный) содержит, как следует из датировки в списке фондов, документы конца XIX в. (!), а от некоторых коллег и поныне можно услышать рассуждения о том, что документы рассекречивать не надо, поскольку в них упоминаются фамилии сотрудников НКВД, что «англичане свои архивы тоже не рассекречивают» и т.д.
2. Недостаточное внимание исследователей даже к тем документам, которые уже введены в научный оборот. Об этом много говорилось, в частности, на конференции в РГГУ в 2011 г., реферат материалов которой помещен в данном сборнике. Впрочем, и здесь удивляться нечему: слова «Но об этом мы писать, конечно, не будем, пусть об этом пишут наши враги» мне приходилось слышать собственными ушами.
3. Уже упоминавшийся консерватизм российского научного сообщества в области методологии: подавляющая часть исследований по истории Отечественной войны по-прежнему пишется в рамках истории боевых действий и истории вооруженных сил. Проблемы социальной, культурной, даже экономической истории изучаются гораздо менее активно.
4. Общий дефицит профессионализма, выражающийся не только в недостаточном количестве профессиональных историков и как следствие – в широком распространении любительских работ самого разного качества, от довольно высокого до не имеющего ничего общего с наукой, но и в заметном количестве посредственных публикаций, вышедших из-под пера профессиональных ученых и снабженных всеми необходимыми реквизитами.
5. Продолжающиеся попытки официальной пропаганды, да и части научного сообщества, возродить идеологию, уходящую своими корнями в эпоху застоя (и через нее – в сталинские годы), но на новой фактологической основе и нередко – с отчетливым привкусом русского национализма. До сих пор публикуются работы, авторы которых утверждают, что секретный протокол к советско-германскому договору о ненападении от 23 августа 1939 г. не содержит в себе ничего предосудительного, поскольку не предусматривает ничьих обязательств совершить агрессию против кого-либо; что Эстония, Латвия и Литва присоединились к Советскому Союзу «добровольно», а захват Западной Белоруссии, Западной Украины и Бессарабии был не актом агрессии, а возвращением того, что «принадлежало нам по праву»; что действия советского руководства накануне германского вторжения были правильными и обоснованными, а поражения Красной армии летом-осенью 1941 г. – исторически предопределенными и неизбежными; что депортации горских народов в 1944 г. были «справедливым и гуманным возмездием» за их «предательство»; что рассуждения о цене победы «безнравственны» и т.д. Хуже того, откровенный и неприкрытый «госзаказ» на обоснование подобных тезисов в последние годы подкрепляется всё более решительными претензиями государства на «силовое» вмешательство в науку – от создания «комиссии по фальсификации истории» до недавних поправок в Уголовный кодекс.
К безусловно положительным тенденциям можно отнести растущее количество работ, использующих немецкие источники, и работ, не относящихся к истории боевых действий; некоторые из них представлены в данном сборнике. Хочется надеяться, что его издание поспособствует в какой-то мере дальнейшему развитию в этом направлении.
В зарубежной исторической науке Отечественная война изучается не столь интенсивно, как в России; тем не менее интерес к истории Восточного фронта не иссякает, при этом западные ученые активно осваивают вновь рассекреченные архивные коллекции и гораздо чаще, чем их российские коллеги, применяют новые подходы и методы. Культура написания и оформления научных работ на Западе также остается более высокой, чем в России.
Ситуация с пополнением московских библиотек иностранной литературой, как показала работа над сборником, мало изменилась за четыре года, прошедших с того времени, когда готовился наш предыдущий сборник «Начало Великой Отечественной войны: современная историография». Даже в крупнейших библиотеках иностранные фонды по сравнению с советским периодом довольно бедные и между собой почти не перекрываются, так что многие книги доступны только в одной библиотеке в единственном экземпляре. Помимо библиотеки ИНИОН, при подготовке данного сборника использовались книги из Российской государственной библиотеки и библиотеки Германского исторического института в Москве, а также значительное количество книг, электронные копии которых были нелегально опубликованы в Интернете. Пиратские библиотеки продолжают неуклонно пополняться новой литературой – к счастью для исследователей, хотя и к растущему неудовольствию издательского сообщества, которое, впрочем, никакой взаимовыгодной альтернативы предложить пока не в состоянии.
