1. Глава 1
Охота продолжалась третий час кряду.
Разгоряченные долгой гоньбой гончие, подстрекаемые руганью, криками уставших охотников, были готовы в ту же минуту, стоило кабану утомиться и решить дать отпор, броситься на него, рвать на части. И по всему этот момент приближался... Собаки неистовствовали.
Они как раз выгнали зверя на небольшую просеку футов семь в ширину, вряд ли больше, и тот, верно, решив, что это хорошее место для драки, развернулся к охотникам мордой со страшными, изогнутыми клыками и вставшей дыбом щетиной, приготовившись дорого продать свою жизнь.
Гончие, только и ждавшие этот момент, с остервенением кинулись к кабану.
Накрыли его плотным ковром, норовя вцепиться в жесткую, морщинистую шкуру, но зверь каждым ударом клыка подбрасывал вверх очередную собаку, и та, подлетев футов на десять, визжа и неистово лая, снова бросалась в общую свалку.
Охотники, расположившись чуть в отдалении, наблюдали за сварой, приготовив оружие. Кабан был животным опасным, непредсказуемым – в этом и был особый кураж загнать эту огромную, заматеревшую тушу с красными глазками, утопавшими в складках толстой, с трудом пробиваемой кожи, – и потому каждый был наготове. Предельно собран и вооружен...
Впереди всех расположился коренастый мужчина в алом дублете с аркебузой в руках. Это был Невил, хозяин местных лесов и соответственно учредитель охоты, за ним оставалось негласное право первым добить загнанное животное, и он, судя по бурно трепещущим крыльям носа и стиснутым на оружии пальцам, собирался этим правом воспользоваться.
Впрочем, кабан не сдавался: не прошло и десятка минут, как двадцать собак выбыли из строя. И Невил, протрубив «к драке», крикнул выжлятнику:
– Догов! Спускайте догов! Скорее!
Два дога малосской породы, спущенные с поводков, тут же ринулись в свалку, расталкивая и опрокидывая прочих собак, и, проложив себе путь к туше животного, в то же мгновение впились в кабаньи уши зубами.
Кабан, почувствовав на себе зубы догов, защелкал клыками от боли и ярости, но освободиться не мог. Невилу подали рогатину со стальным закаленным пером, и он, взяв её наперевес, кинулся на кабана...
Всё закончилось в долю секунды. И Хэйвуду Лэнгли, наблюдавшему сцену в числе прочих охотников, отчего-то сделалось тошно и гадко, и стало жаль страшного зверя, так отчаянно себя защищавшего, но поверженного коварством и силой.
В этом было что-то неправильное, искаженное до уродства, как в неверно вылитом зеркале искажается лик человека...
– Поздравляю, мой друг, это был прекрасный удар! – послышались поздравления в адрес Невила, потрясавшего длинной рогатиной, обагренной густой, темной кровью. – Я уж было решил, что нам с этим зверем не сладить, но нет, ты справился одним точным ударом.
– Всё дело в умелой охоте, – бахвалясь, отозвался охотник. – Главное, правильно затравить зверя. И тогда, обессиленный, загнанный в угол, он сам пойдет тебе в руки!
– Такое чувство, что ты говоришь не только о кабанах... – вступил в разговор бородатый Саймон Барлоу, ощеривая в улыбке свои крупные, желтые зубы.
– Как знать, может, и не только о них... – легко согласился мужчина, отдав рогатину выжлятнику и потирая руками. – Есть в нашем крае прекрасная лань, которую я бы загнал с большим восторгом, чем этого кабана, – осклабился он.
И Бентон Каннинген понятливо хмыкнул:
– Я бы даже сказал, не лань, а лисица, рыжеволосая бестия с очаровательными глазами.
Все охотники, как один, понятливо закивали: Джемма Фаррел, жена старого Фаррела, еще с первого дня своего появления в Даннингтоне привлекла всеобщие взгляды и запала в мужские сердца. Тогда еще пятнадцатилетняя девочка, чуть нескладная, робкая, за прошедшие годы она оформилась в настоящую женщину с огненно-рыжей косой ниже пояса и соблазнительным телом. И робость её переплавилась в дерзкую непреклонность, с которой она отвергала мужские недвусмысленные посылы в свой адрес, приправленные витиеватыми комплиментами и томными взглядами.
– Что там глаза, – парировал Саймон Барлоу, – вы видели эту белую шею, оттенённую завитками медных волос? Эти губы...
– … Изогнутые презрительно, – не удержался от реплики Каннингем и хохотнул.
– Пусть так, – продолжал молодой человек. – Зато сколько стати, и страсти – характера, черт возьми! Джемма Фаррел невероятна.
Невил, слушая эти речи, продолжал улыбаться, улыбаться с таким тайным самодовольством, словно знал некую тайну, которой не спешил поделиться.
Впрочем, сказал:
– Клянусь, эта женщина будет моей, так или иначе. Я – бывалый охотник и от своей цели не отступаюсь! Уж если преследую жертву, то до последнего... – И мужчины одновременно поглядели на кабана, которого, обвязав за ноги, волокли по земле егеря графа.
– Жаль, она замужем, – напомнил богобоязненный Флеминг. – И счастлива в браке, насколько мы можем судить...
– Счастлива в браке?! – воскликнул Каннингем. – Со стариком?! Святые угодники, Гарри, ты наивней монастырской послушницы. Она терпит его, но не больше!
– А ты что молчишь? – обратился к молчавшему Хэйвуду Невил. – Разве тебя не сводит с ума рыжеволосая ведьма? – Остальные поддакнули, закивав. – Не потому ли ты наезжаешь к старому Фаррелу, что положил глаз на его юную женушку?
Хэйвуд примерно предполагал, что разговор так или иначе пойдет в этом русле: он, действительно, периодически бывал в доме Фаррелов, но вовсе не потому, что мечтал оказаться в постели очаровательной леди Фаррел (хотя, конечно, в особенно смелых мечтах она неоднократно становилась его), а лишь потому, что, будучи дружен когда-то с сыном хозяина дома, перенес дружеское расположение на отца, с которым их, между прочим, объединяла общая страсть к стекольному ремеслу. У него, Хэйвуда, худо-бедно функционировала стекольная мастерская в самом Даннингтоне: под присмотром местного мастера они отливали дешевые стекла и кое-какую посуду, но всё низкого качества, без особой фантазии. Другое дело Фергус Фаррел, который ещё лет десять назад изобрел метод окрашивания стекла и выливал цветное стекло для витражей и стеклянные безделушки в виде бус и фигурок животных, пользовавшихся огромным спросом у местного населения, но сейчас, по прошествии времени, даже его, казалось бы, успешная мануфактура приходила в упадок, поскольку хозяин её, обуреваемой одной истинной страстью, забросил своё когда-то прибыльное занятие.
Но не о том Хэйвуда спрашивали...
– Джемма – очаровательная юная леди, – произнёс он заранее заготовленный ответ, – но уж больно горда и высокомерна, чтобы действительно заинтересовать меня.
Здесь Хэйвуд лукавил: ещё семь лет назад, когда они с Редмандом, сыном старого Фаррела, рассматривали портрет юной невесты, присланный в Лодж по настоянию будущего зятя, уже тогда Хэйвуда поразила её красота, яркая, броская, вызывающая. И это при том, что девушка была совсем юной, едва оформившейся, и все-таки яркий блеск её глаз, должно быть, ещё смягченный художником, казалось, резал ножом. В ней ощущался внутренний стержень, характер, который сейчас по прошествии времени проявлялся во всем ...
