Предисловие. Почему и как я стал Килгором Траутом. Филип Хосе Фармер
Когда я сел за пишущую машинку, чтобы начать эту книгу, я был Килгором Траутом, а не Филипом Хосе Фармером. Идеи, персонажи, сюжет и ситуации нахлынули волной, столпившись у порога в моей голове. Ворвавшись внутрь, они закружились вихрем, держась за руки, словно танцоры на сельских танцах или участники морской кадрили. Вот это было веселье!
Шесть недель спустя роман был готов, но все это время музыку транслировали Кант, Шопенгауэр и Вольтер. Дорогим гостем была Эпистемология, почему-то очень похожая на Льюиса Кэрролла. Моя жена знала, что я славно проводил времечко, потому что слышала взрывы моего хохота, долетавшего вверх по лестнице из подвала нашего дома прямо на кухню.
У меня был умеренный творческий разлад с романом, над которым я на тот момент трудился. Работа продвигалась медленно, с частыми остановками. Но, стоило мне на время отложить этот роман и преобразиться в бестолкового писателя-фантаста Килгора Траута, как я стал писать так, словно был одержим неким падшим ангелом. Кем на самом деле и был бедный старина Траут.
Истоки этого проекта лежат в начале 1970 годов. Тогда я пребывал в безумном восторге от произведений Курта Воннегута. Особенно меня заинтриговал Килгор Траут, присутствовавший в романах «Дай вам Бог здоровья, мистер Розуотер» и «Бойня № 5». Позднее Траут также появился в «Завтраке для чемпионов», но этот роман тогда еще не был опубликован.
В пятый раз перечитывая «Мистера Розуотера» (в 1972 году, насколько мне помнится), я наткнулся на эпизод, где Фред Розуотер берет в руки одну из книг Траута в отделе порнографической литературы книжного магазина. Это была книга в мягкой обложке (ни один из опусов Траута не вышел в твердом переплете) под названием «Венера на половинке раковины». На задней обложке имелось фото автора, бородатого старика, похожего «на испуганного, постаревшего Иисуса», а ниже – краткое изложение «горячей сцены» из книги.
Эпизод, посвященный «Венере», отличается от других, которые описывают сюжеты произведений Траута. Таким образом, Воннегут устами Траута высказывает свои сатирические или ироничные взгляды на нашу земную цивилизацию и природу Вселенной. В «Венере» нет описаний сюжета, а герой известен лишь как Космический Странник. Не считая краткой версии текста на обороте обложки, нет никаких намеков на то, о чем, собственно, эта книга.
В тот момент, когда я перечитывал эту часть книги, из моего подсознания возник некий камертон и пощекотал мои нервные ганглии. Короче говоря, меня посетило вдохновение. Огни зажглись, зазвонили колокола.
«Эй! – подумал я. – Читатели Воннегута считают, что Траут – всего лишь вымышленный персонаж! Что, если бы одна из его книг действительно появилась на полках книжных магазинов? Разве это не снесло бы крышу читателям Воннегута?»
Не говоря уже о моей собственной.
И я подумал: «Кому, как не мне, взяться за написание “Венеры”, ведь я такой же, как и он, бестолковый писатель-фантаст, чья ранняя карьера – точная копия карьеры Траута? Меня облапошивали издатели; даже корпея над книгой, я был вынужден браться за любую работу, чтобы прокормить себя и мою семью, я страдал от непонимания читателями моих произведений и был вынужден терпеть презрение тех, кто считал, что научная фантастика – мусорный жанр без каких-либо литературных достоинств. Основное различие между Траутом и мной заключалось в том, что я, пусть немного, но зарабатывал, и ни один из моих рассказов не появился в пошлых порнографических журнальчиках, где, в случае Траута, они выступали в качестве заполнителей места между фотографиями голых или полуголых женщин. Хотя верно и то, что в глазах широкой публики и кое-кого из ученых мужей научная фантастика была лишь на крохотную ступеньку выше порнографии».
Мое сердце вспыхнуло, как Сверхновая, и я написал Дэвиду Харрису, редактору научной фантастики издательства «Dell» (издателю Воннегута), предлагая написать «Венеру», как если бы это сделал Килгор Траут. Он ответил, что это превосходная идея, и дал мне адрес Воннегута, чтобы я мог связаться с ним и попросить разрешение на такой проект. Я ни секунды не колебался. В конце концов, «Венера» будет данью моего уважения достославному Воннегуту. Я отправил ему письмо, в котором кратко изложил мое предложение. Прошло много месяцев. Никакого ответа. Я отправил еще одно письмо, но вновь долгие месяцы ожидания. Наконец я решил, что мне стоит позвонить Воннегуту. Дэвид Харрис дал мне его телефонный номер.
Чтобы позвонить Воннегуту, мне пришлось собрать волю в кулак. Он был маститый автор, я же был из числа писателей-фантастов, на которых он ранее посматривал свысока. Но, когда я все же набрался смелости позвонить ему, он оказался весьма приятным человеком, лишенным всякого высокомерия Он сказал, что помнит о моих письмах, хотя и не объяснил, почему не ответил мне. Я вновь обрисовал ему мои идеи и, дабы сломить его сопротивление, сказал, что в немалой степени отождествляю себя с Траутом. На что он ответил, что также отождествляет себя с ним. И что он боится, что люди подумают, что книга будет мистификацией.
Я был сражен наповал. Конечно, это будет мистификация, и люди об этом узнают. Но я взял себя в руки и привел ряд новых доводов. Наконец, он смягчился и дал мне разрешение написать «Венеру» под именем Траута. Я предложил разделить с ним гонорар, но Воннегут великодушно отказался. Лишь потребовал, чтобы в «Венере» ни в коем случае не были упомянуты ни его имя, ни его произведения.
Я поблагодарил его и с воодушевлением взялся за работу. В каком-то смысле я был Килгором Траутом, и я писал такую книгу, какую, как мне казалось, написал бы Траут. При этом я попытался придать тексту, персонажам, сюжету и философии «Венеры» дух Воннегута. В конце концов, Воннегут признался мне, что он также, в некотором смысле, Траут. При написании «Венеры» я был ограничен лишь необходимостью сделать главного героя Космическим Странником и включить в текст расширенное изложение краткой версии «горячей сцены», как то описано в «Мистере Розуотере». Я не стал подражать Воннегуту в использовании куцых слов и предложений типа: «Вошел Дик – вошла Джейн – вошел пес». С другой стороны, я пытался не дать моему тексту стать похожим на прозу Уильяма Фолкнера. Воннегут писал очень простую прозу, потому что был невысокого мнения об умении сосредоточиться и общих литературных и лексических познаниях студентов 1970 годов, которые составляли немалый процент его читателей.
