Я люблю лес. Но не в том случае, когда оказываюсь в нем неожиданно, без одежды, да еще и с чувством горькой утраты. Единственное, что утешало меня – точнее, это именно я так себя и утешала, – что мой любимый и его сестра, которая на самом деле сестрой не являлась, не погибли, что лунный маг пощадил их, оставив на складке с испорченным временем. Я решила так: пока не увижу принца и принцессу мертвыми, буду считать, что они живы. А с учетом того, что здесь я их увидеть уж точно никак не могла и перемещаться между складками не имела возможности тоже, моему любимому Гошеньке и славной, хоть и упрямой девочке Гале – на своих мировых складках известных как принц Пиктигоуша и принцесса Пиктигаула – суждено было остаться в моей памяти живыми навечно.
Поскольку ведьмой я была лишь частично, а в родном немагическом мире и эти мои способности сильно уменьшились, ни наколдовать одежды, ни стать невидимой я не могла, и отправилась к родному дому с надеждой, что хотя бы сумею отвести от себя людские взгляды. На всякий случай я нарвала веток и соорудила себе некое подобие юбки. Сверху тоже кое-как прикрылась ветками, но прекрасно понимала, что если мое колдовство не сработает, и прохожие меня все-таки увидят, то домой я вряд ли успею дойти – при виде такой кикиморы полицию вызовут точно. Или другие подходящие к ситуации службы.
Но пока я еще шла по лесной тропинке и могла не опасаться попасться кому-нибудь на глаза – даже если сюда забредет грибник, услышу его по шороху шагов заранее и успею спрятаться в кустах. В общем, пока что я была за себя спокойна, а вот за Галю и Гошу продолжала тревожиться. И пусть я даже заставила себя думать, что они живы, но грусть-тоска по любимому все равно никуда не делась – мы были теперь разлучены с ним навеки. И угораздило же меня влюбиться в принца из чужого мира – что мне, обычных парней не хватало? Но я тут же мысленно зашипела на себя: «Обычный у тебя уже был! И надолго твоего обычного Валеры хватило? Обычным и хорошо лишь с обычными». Ну да, ну да – я-то ведь барышня особенная, мне с обычными скучно, мне принцев подавай – желательно из волшебных миров. Тьфу!
Я что-то вдруг так на себя разозлилась, что не заметила, как вышла из леса – очухалась лишь, увидев, что подошла к городским зданиям. А поскольку жила я на самом краю городка, то и мой дом был отсюда уже виден – оставалось лишь перейти дорогу.
Выбросив из головы лишнее, сосредоточившись и собравшись, я принялась колдовать. Представила, как посторонние взгляды скользят по мне, словно не замечая. Теперь оставалось проверить, сработало это или нет. Я гордо подняла голову, приняла независимый вид и пошла вперед уверенной походкой – так, словно ходить в одеянии из веток на голое тело вполне обычное дело. Вообще нужно в любой ситуации, когда в чем-то не уверен, действовать как раз уверенно, чтобы у всех сложилось впечатление, что этот человек знает, что делает. Идет по городу босая девушка, сверкая из-под веточек голой попой? Так она же не стесняется, не прячется! Значит, так надо. Может, кино снимают или психинтернат на каникулы распустили.
Удивительно, но это сработало. Может, конечно, и мое колдовство помогло, но я почему-то больше верила в силу независимого убеждения. И ведь почти дошла до дома – оставалось лишь пересечь двор, как вдруг откуда ни возьмись выскочила собака. Это была здоровенная черная дворняга с белыми пятнами. На нее колдовство не подействовало точно – она оглушительно залаяла и бросилась ко мне, отсекая дальнейший путь. Впрочем, стоило уже думать не о пути вперед, а о путях к отступлению, поскольку судя по злобно оскаленным зубам, намерения у псины насчет меня были серьезными. И что ей, интересно, так не понравилось? То, что у меня сквозь ветки просвечивали те места, которые люди обычно скрывают? Но собаке-то какое до этого дело? Тоже мне, блюстительница нравственности! Сама-то, небось, всю жизнь без штанов бегает – и ничего.
– Кыш! – замерев посреди родного двора, махнула я на нее руками. – Брысь!
Руками я, наверное, махала зря – это разозлило псинку еще больше. Теперь она не лаяла, а свирепо рычала, показывая зубы совсем уже откровенно. Голову она при этом слегка наклонила, а лапы напружинила – вот-вот на меня прыгнет. И наверняка бы прыгнула, если бы вдруг перед ней не хлопнулось и не взорвалось звонкими осколками что-то белое – я не успела разглядеть, что это было, пока оно летело.
Собака испуганно заскулила, поджала хвост и умчалась. Мне поначалу тоже хотелось умчаться, но от неожиданности я впала в ступор. А когда наконец пришла в себя, ближайший ко мне крупный осколок показался чем-то смутно знакомым. Я подошла к нему, наклонилась и подняла. Это был белый кусочек фарфора с фрагментом синего цветочного узора. Точно такого, как был на красивой гжельской вазе, которую мне подарил в день рождения Валера. И хоть этот изменщик меня бросил, ваза мне все равно нравилась. Хорошо, что разбитая не могла быть моей.
Подумав так, я невольно глянула на окна своей квартиры. И мне вдруг показалось, что за стеклом дрогнула занавеска. Да ну, бред! Я ведь была тут, а кто еще мог находиться в квартире? Скорее всего, в окне отразилась пролетающая птица, вот мне и почудилось что-то. И вообще, чем раскрыв рот хлопать глазами на окна, лучше поспешить к подъезду, пока не вернулась собака или не заинтересовались шумом жильцы. И я быстро зашагала к родному крыльцу.
На дверях подъезда блестел кнопочками домофон. Вот ведь гадство! Ключей у меня, разумеется не было – один комплект пропал вместе с одеждой во время перемещения на другую складку, а второй лежал дома.
Я уже хотела набрать квартиру соседей, попросить, чтобы впустили, но тут домофон пискнул, и дверь открылась. Ко мне навстречу шагнула живущая этажом ниже бабушка Ира. Увидев меня она ойкнула и перекрестилась:
– Мирослава, ты опять?
– Опять что? – заморгала я.
– Ну, за старое.
– Простите, Ирина Николаевна, я вас не понимаю. Разрешите, я пройду!
– Нет, погоди, – растопырила в стороны руки бабулька. – Вы, молодежь, совсем стыд потеряли – пьяными да голыми шастаете, а у меня внуки!
– Во-первых, я не пью, – рассердилась я. Хотела добавить: «В отличие от ваших внуков, которые вместо того, чтобы работать, вашу же пенсию и пропивают», но посчитала это некрасивым и добавила: – А во-вторых, я в таком виде оказалась не по своей вине, да и то впервые в жизни.
– Впервые! Женька из двадцать пятой вчерась никакущая в одних труселях по лестнице бегала, орала да титьками трясла.
– А я-то тут при чем? – стала я закипать, намереваясь как-то сдвинуть с места соседку.
– При том, что вы, молодежь, совсем стыд потеряли! – завела она все ту же песню.
