Все дни стали хмурыми и тянулись один за другим. Без разницы, что за дата.
Вот раньше Семеновна каждый день спрашивала у дочки, а что за день нынче. И когда слышала дату и день недели – успокаивалась. Ну, понятно, что за день. Вон оно что.
Иногда она, стараясь тренировать свою память – угадывала день правильно, а когда ошибалась, удивлялась и даже спорила со своей дочерью.
Конечно, дочь всегда оказывалась права. Она-то видела календарь, висящий на стене, она ещё работала немного, хоть и была уже пенсионеркой, и ей нельзя было путать дни.
А Семеновне можно. Потому что каждый день был подобен предыдущему. Она всегда раньше утром вставала. С огромным трудом, превозмогая себя, но вставала. Шла с клюкой в туалет, потом, охая, ложилась – копила силы на одевание. Хотя спала уж давно не в ночнушках, а так, в халате и спала. Натягивала свои нехитрые пожитки и шла на кухню.
Семеновна всю жизнь о ком-то заботилась. По-другому не могла. Вот и в последнее время, хоть понимала, что толку от нее, от слепой почти, мало, но по мере возможности помогала дочке на кухне.
Она могла отварить магазинные куриные ножки, сварить гречку, рис, макароны. Порой даже вкуснее, чем делала это дочь. Кулинария всегда была ее любимым занятием. Жаль вот картошки уже не почистить, хотя и за нее Семёновна бралась, а дочь дочищала. Глаза почти ничего не видели. Только проснувшись ночью, почему-то, Семёновна могла разглядеть очертания комнаты и немного улицу в окно. А днём, только мелькающие тени и больше ничего.
