Принц Волшебной страны Вильмонтейльн чувствовал себя просто прекрасно.
Каждый день в течение семи сотен лет он просыпался ближе к вечеру и нежился на пуховых перинах, играя с белыми перышками, вылезающими из шелковых подушек.
Затем он с ленцой потягивался и ополаскивал лицо надушенной розовой водой, и служанки расчесывали его длинные золотистые волосы, которые он, как истинный благородный эльфийский дворянин, никогда не стриг, чтобы, согласно дворцовому этикету, кончик его переплетенной серебряным шнуром косы едва касался пола.
После этого он наносил на лицо утренний макияж, созданный наполовину из колдовства и наполовину из перемолотых в порошок лепестков роз, чернил брови угольной палочкой и пудрился золотым порошком, чтобы придать коже сияние.
В конце покрывал тонкие и изогнутые в загадочной полуулыбке губы блеском, изготовленным из спелых плодов вишни, клубники и чуточку – из растертых лепестков мака.
Завершив утренний туалет, принц неспешно прохаживался по гардеробной комнате, конец которой терялся во мраке подсвеченного волшебным огнем коридора.
Одна стена гардеробной состояла сплошь из зеркал, а другая – из бесконечных рядов платьев, рубашек, кафтанов и плащей, аккуратно развешанных на деревянных ростовых куклах, имитирующих все возможные жизненные ситуации, в которые только мог попасть Вильмонтейльн.
Принц всегда одевался не только с большим вкусом и достоинством, но и с большой фантазией, чтобы сотни лет после выхода Его Наипрекраснейшего Высочества в свет эльфы обсуждали новинки его фасонов, а также зубоскалили о его богатстве, красоте, молодости и шарме.
О да, Вильмонтейльн был самым прекрасным и изысканным принцем во всех трех королевствах волшебного мира, ведь даже духи и мертвецы спорили о достоинствах и недостатках его нарядов.
Аксессуары принц всегда выбирал самолично – никому из слуг он не мог доверить столь важный ритуал, ведь умело подобранное украшение может, как вознести образ, созданный из одежды, прически, макияжа и колдовства, на вершину небес, так и низвергнуть в пропасть безвкусицы.
Сам же Вильмонтейльн искренне считал, что худшее, что с ним может случиться – это капля соуса на его расшитом брильянтами, стразами и золотыми нитями камзоле бирюзового цвета, украшенного нежно-сиреневыми лентами, но он ошибался.
Худшее, что с ним может произойти – это дырка на камзоле в самом непотребном месте, когда Его Наипрекраснейшее Высочество весьма галантно склонится в поклоне, чтобы поцеловать тонкие надушенные белые пальчики одной светской дамы – известной в трех королевствах модистки – во время официального утреннего приема в Радужном дворце.
И этот образовавшийся в самом неподходящем месте и в самое неподходящее время срам невозможно будет ничем прикрыть, даже плащом, который принц отменил своей самоличнейшей волей, ведь тот так невыгодно скрывал достоинства его стройной и изящной сверх всякой меры фигуры.
Расстройство Вильмонтейльна нельзя было не заметить.
Дворяне решили, что Его Наипрекраснейшее Высочество снова оскорбилось чьей-то безвкусицей, а может даже и постыдным колдовством, скрывающим обрюзгшее тело какого-нибудь вельможи или щербатое личико какой-нибудь светской дамы, и стали искать нарушителя высокого эстетического вкуса принца, буравя взглядом всех присутствующих, словно стая голодных псов – Ржавый лес в поисках добычи.
Но Вильмонтейльн, признанный во всех трех королевствах идолом красоты и изящного вкуса, не был разоблачен, ведь ни один дворянин не знал, что слишком узкий камзол Его Наипрекраснейшего Высочества этим самым утром был нещадно заужен.
Да так сильно заужен, что сию королевскую особу оставалось только вносить и выносить из тронного зала, словно статую, ведь двигаться в камзоле было совершенно невозможно.
Конечно, данное обстоятельство не смутило принца.
Он и не собирался ходить туда-сюда вдоль подобострастно пожирающих его взглядом дворян, но модистка вскружила ему голову своим великолепным и дерзким нарядом ярко-фиолетового цвета, украшенным желтыми бантами и изумрудными кристаллами.
Такое дерзкое и кажущееся даже чуточку вульгарным сочетание цветов и материалов лишило Вильмонтейльна остатка здравого смысла, и он все же пошевелился со всей элегантностью, на какую только был способен в своих крайне облегающих одеждах.
И зло свершилось.
Ни одна из кровопролитных и разрушительных войн, сотрясших волшебный мир до основания, не могла сравниться с глубиной отчаяния принца Волшебной страны, который вдруг осознал, что тыл Его Наипрекраснейшего Высочества прикрыт только хрустальной стеной, покрытой искусно вышитыми гобеленами.
Вильмонтейльн раздумывал: упасть ли ему в обморок или театрально пронзить себе грудь клинком и деликатно упасть на спину, чтобы скрыть глубину и широту срама, постигшего его одежду в нижней части спины, но вдруг все само благоприятно разрешилось.
Он куда-то исчез прямо из тронного зала, провалившись в какую-то черную дыру в пространстве, из которой нестерпимо разило тухлыми яйцами, гарью и пылью, и это помимо того, что все вокруг было настолько отвратительным, безвкусным и вульгарным, что Его Наипрекраснейшее Высочество чуть от ужаса не отдало предкам душу.
Был полдень.
Эллин стояла возле магазина «У Молли» в тени большого старого дуба, расколотого молнией, когда к ней подошли двое – Стив и Джексон.
Стив был худой и рябой, а Джексон – толстый и лысый, и от обоих за версту разило перегаром, которые не перебивал даже едкий парфюм дедушки Стива – Коула по прозвищу Большая Кровать, который по молодости был охоч до баб, да и сейчас нередко щупал молоденьких официанток в закусочной «Три цыпленка».
– Эй, белобрысая, где твоя подруга-ведьма? – шмыгнул носом Стив, поправляя прядь редких волос мышиного цвета.
– Да-да, где эта потаскуха, мне ей сказать кое-что надо, – вставил Джексон и маслянисто улыбнулся.
Все в городке знали, что на Стива и Джексона нет управы, ведь отец рябого был полицейским, а толстого – помощником судьи.
– Не знаю, – промямлила в ответ Эллин белыми, как молоко, губами, – я ее не знаю.
– Как не знаешь? – недобро ухмыльнулся Стив и ощерил желтые зубы. – Вы вчера в кино ходили. Вместе. Я поджидал за углом, но подруга-ведьма утащила тебя в другую сторону. Даже Джексон не знал, что там есть проход, а он здесь каждый куст знает.
Толстый задумчиво потер лысину, проверяя, не выросли ли на ней волосы.
Старая Джил – сумасшедшая бабка, что жила с ним по соседству, продала ему чудесный бальзам, пообещав, что волосы непременно вырастут на том месте, куда он нанесет мазь, и они и выросли, правда, совсем не на том месте.
Джексон не верил в колдовство, поэтому использовал мазь не по назначению и теперь об этом жалел.
