Прости, не могу говорить спокойно. Сложно пересказать свое поражение, но я попробую.
Я был ведущим кей-инженером, монтировал и устанавливал кьярты. Любимая работа, жена и маленькая дочь. Доставшийся в наследство сувенирный магазин. Со стороны – идеальная жизнь. Я не раз задумывался: зачем ввязался в противостояние? Ради чего? Мысленно, шаг за шагом прокручивал всю свою жизнь. Что изменил, если бы мог?
На размышления у меня было четверть века в сибирской колонии. По молодости такой срок звучал как «навсегда». Я даже не думал выйти живым, но день настал. Потертая сумка с одним комплектом белья, документы… Из товарищей – старый техник по прозвищу Дельфин.
Все. Я свободен?
Я не верил этому даже стоя снаружи железных ворот.
– Что замер, Академик? – Клим перекрестил руки на груди и уставился на меня. Молодой охранник попал сюда недавно и не понимал, почему мне запрещено делать поблажки, а среди заключенных я в почете. Не бойся, юноша. Я слишком устал, чтобы тебя ломать.
– Вон, остановка в километре. Через час автобус будет. Так что двигай отсюда, двигай.
Он с облегчением захлопнул дверь. За моей спиной остался заасфальтированный двор с вышками по периметру; покрытый металлом кьярт с одуряющим излучением; люди, давно забывшие цель и смысл жизни. Тюремные правила и законы остались позади.
Вперед вела убитая дорога. С двух сторон возвышались угрюмые ели. Между ними голыми обглоданными костями стояли березы. Только редкие огненные всполохи лиственниц напоминали о том, что сейчас начало октября. Холодный ветер пронизывал до костей. Я шагал по земле без границ и приказов впервые за много лет.
Под старой бетонной полусферой остановки я сел и задумался.
Когда в тридцать с небольшим я шел на сделку с властью, то не рассчитывал дожить. Думал, меня пристрелят или прикончат в тюрьме. Но мне позволили отсидеть.
Наверное, можно было вернуться в родной город за пять тысяч километров. Можно ли?
***
Я был готов к восстанию, все продумал…мне казалось, я учел риск. Как перезапустить кьярт я не рассказывал никому. Магазин заранее переписал на друга. Жена – просто учитель в школе. Только трое были посвящены в смысл происходящего, остальные знали только то, что надо было сделать.
Не успели. Поздно ночью ко мне в магазин пришел вежливый офицер:
«Знаете, нам шептнули, что… Расскажите мне подробней. Иначе мы найдем за что посадить даже вашу жену и дочь».
И я рассказал. И сел. С обещанием, что никто не пострадает, кроме меня. Наивно верил, что так и будет.
Странно, но так и произошло.
***
Старый автобус притормозил у остановки. Я зашел, но по-прежнему пребывал в своих мыслях. Я уверен, про меня забыли. Кому нужен старый революционер, когда трижды менялась власть? Таких нынче жарят на завтрак.
Я не заметил как задремал под неровное движение автобуса. Когда я открыл глаза, мы ехали сквозь стену сибирских лиственниц. Узкая дорога напоминала горную реку среди высоких, подпирающих небо деревьев. На остановке, впуская в салон воздух ниже нуля, на улицу вышли люди. Шоссе расширялось, обрастая поселками, мостами и развязками. Автобус ехал в город.
А нужно ли мне туда?
Я вышел на следующей остановке. «Сягаевка» значилось на указателе. Ну Сягаевка так Сягаевка, какая мне разница? Около неказистого серого пятистенка женщина гребла в палисаде.
– Нет ли работы, хозяюшка?
Она посмотрела на меня долгим изучающим взглядом. На мои мозолистые руки, квадратную фигуру, побитое временем лицо, неказистую старую одежду.
– Оттуда что ли? – буркнула она, – Поди и жить-то негде?
Я кивнул.
– Ну, непутевые! – вскинула она руки. – Не люди – аспиды! Всех мужиков – туда! Проклятые!
Она провела меня в избушку, где работы и впрямь был непочатый край. По ходу, охая и причитая, рассказала свою историю. И я понял ее доброе отношение к тем, кто «оттуда»: местные мужики несколько лет назад выступили против вороватого главы. Их разогнали, одному сломали ногу, двоих посадили. «Ладно бы просто воровал», – запричитала женщина, – «так сел, наркоман эдакий, под “каплей” за руль и сбил парня на служебной машине. Самые смелые собрались снова. Глава сказал, что угрожали убить, но не верю! Кто ж убивает-то в наше время! Просто хотели к совести достучаться! Ну и посадили всех через одного – за соучастие».
– А кьярт? – спросил я, хлебая ароматный борщ, – Почему главу и всех мужиков не проверили?
– Так нет его, милый. Уже годков как шесть сломался. Чинить некому, а в город везти бюджету не хватает.
«Поздновато он сломался», – подумалось мне.
Этим «ладно бы просто воровал» она меня сразила. Я не чувствовал свое поражение так остро, даже на допросе под траурную музыку.
– А ты-то сам чего умеешь? Кем работал? – спросила женщина. Я замешкался.
– В магазине продавцом. Обратно никто не возьмет.
Четверть века назад люди еще были готовы бороться. Сейчас… Интересно, сейчас еще хоть кто-то понимает, что происходит?
– Оставайся, коли идти некуда, – просто сказала хозяйка.
– Спасибо.
Я подумал и согласился. Почему нет? Этим людям я могу помочь руками. Это не сложно. Так и остался. Поправил избушку, починил печь, завел пчел, скотину, собак. Стал ходить на охоту, помогал соседям. Руками, без электроники и новостей.
– Тебе бы главой быть, но кто ж поставит сидельца на должность? – Охала хозяюшка.
Должность мне никто и не дал, но помогать не мешали. Я делал все, чтоб деревня не загнулась. Валентина, моя хозяюшка, говорила что я даже помолодел. Нет, просто у меня появилась цель – хоть что-то после себя оставить. Только кьярт чинить не стал.
Я не отдавал себе отчета, но теплилась надежда, что кто-то поймет. Кто-то заметит. Но нет. За пять лет – тишина Уже кое-кто из сидевших вернулся, и мы справили новое здание деревенскому клубу. На открытие из города приехали учащиеся музыкальной школы с концертом.
***
Август, вечер.
В кои-то веки районная администрация подсуетилась, и привезла лучший класс известной школы. Пока дети, шумя и громко обсуждая какую-то заразу, выносили инструменты, ко мне подошел водитель автобуса и протянул простой бумажный конверт без надписей. С тревогой в сердце я открыл его – и отошел в сторону.
Текст начинался со знакомой фамилии. Когда я только вышел из заключения – я бы согласился на предложение не раздумывая. За четверть века я придумал не один план. Только сейчас мне было все равно. Людям безразлично, так почему должно волновать меня? Я скомкал бумагу и засунул в карман.
—Андрей Николаевич, пора! – время мне открывать концерт.
…девочка, что играла Шопена казалась до боли знакомой. Длинные волосы рассыпались по плечам, напомнив искры осенних костров.
– Арионова Дана! – объявил учитель, и она поклонилась.
