5.01. Теперь все будет по-другому. Да что я говорю – по-другому! Все будет лучше. Конкретные доказательства уже скоро.
10.01. Это произошло три дня назад. И было совсем не больно, может, чуточку потом. Первым делом мне велели раздеться догола. Я лежу и жду, вся на нервах. И вдруг вижу. Такой, каким я видела его в мечтах, – не слишком длинный и прямой-прямой. И я закричала:
– Еще нет! Минуточку!
Коваль склонился надо мной:
– Ну? В чем дело?
Я показала пальцем на блондина слева:
– Вот этот вот идеальный.
Коваль усмехнулся и говорит:
– Как пожелаете, разве что у меня пила соскользнет.
– Как вам не стыдно, доктор! – вмешалась брюнетка справа. – Девочка зеленая со страху, а вы ей про пилу. Вы же будете работать долотом.
Если бы я не была голая, удрала бы с иглой в вене. Брюнетка велела мне медленно считать до десяти. Я начала: «Один, два, три, четыре, пять…» – и тут почувствовала странное онемение. А краем глаза увидела гипсовый клюв. Что, все уже кончено?! Брюнетка велела мне продолжать считать, но уже наоборот. А потом стала проверять мое знание таблицы умножения. Пятью шесть, девятью восемь…
– Не смей спать! Ты должна говорить, говорить, говорить…
Ну, я и говорила, а верней, бормотала, потому что вся верхняя губа у меня была как из жести. Продолжение клюва.
В тот же день Эва отвезла меня домой. У бабушки, когда она увидела меня, была такая испуганная мина, но она быстренько включила на лице улыбку.
– Не так уж и страшно. Я в сорок девятом, когда меня покусали пчелы, выглядела куда хуже.
Мама провела меня в ванную (потому что там всего светлей) и с минуту оглядывала меня со всех сторон.
– Теперь я иначе буду относиться к Джексону, – объявила она. – Как он, бедняга, настрадался. Да он – истинный мученик.
Ирек, мой младший брат, лишь увидел меня и сразу закрылся у себя в комнате, заявив, что он не голоден. Во вторник я глянула в зеркало в передней, потому что там темней всего. Громаднющий клюв из гипса, в ноздрях тампоны, а вокруг глаз фиолетовые круги. Белки же краснющие. А вдруг не пройдет?
14.01. Пройдет. Так сказал доктор Коваль. Сегодня меняли повязку. Клюв сняли, оставили только шины вдоль носа. Выгляжу я почти нормально, как после рядового несчастного случая. Фиолетовый цвет сменился желтым. Вот только запах… Застарелая кровь. Может, так я буду чувствовать себя в гробу?
18.01. Через три дня бинты снимают. Интересно, узнаю я себя в зеркале? А другие узнают? Заметят новый нос? Он действительно будет прямой? Изменится ли моя жизнь? Вернется Рафал?
Он исчез как раз перед моим первым причастием. Я примеряла платье из кризисного прозрачного нейлона, а он закурил сигарету «Спорт» и сообщил, что отъезжает в Австрию.
– Это единственный шанс, лапушка. Сейчас я еще могу получить убежище. Прикинусь, будто я по политике.
– С каких это пор за то, что торчишь у пивного ларька, дают политическое убежище?
– Ты никогда не верила в меня! Потому я и не сумел реализоваться. Но я больше так не могу, я задыхаюсь, мне необходим простор…
– Слышите, дети? Папа ищет простора и потому улетает от нас.
– В космос? – поинтересовался Ирек.
– Почти что да, потому что какая разница – Луна или Вена? – Мама заплакала. – И именно сейчас, перед первым причастием дочери. Ты всегда был такой. Чем важней событие, тем нелепей он откалывает номер. На свадьбе он напился и кричал, что хочет все повторить. «Потому что водка была теплая!»
– Лапушка, ну перестань, все было не так…
– На крестинах он пошел ремонтировать машину, – продолжала мама, не обращая внимания на протесты отца. – А теперь уезжает. За три дня до первого причастия!
– А что делать, если мне только вчера выдали паспорт?
– У тебя всегда найдется оправдание. Интеллектуальный плут! Жизнь мою загубил, а теперь бросаешь! – Мама уже рыдала.
– По крайней мере я больше не смогу губить твою жизнь, – попытался пошутить папа, но тут же получил тряпкой по голове.
– Вот я завтра пойду в милицию и все им расскажу! Никуда ты не поедешь, и дети не останутся сиротами!
– Какими сиротами?! Я же хочу обеспечить вам лучшую жизнь! Вот заработаю на «полонез» и вернусь.
– А что, на Луне есть «полонезы»? – заинтересовался Ирек.
– Ирек, марш в комнату! – завопила мама. – И ты тоже! – приказала она мне.
* * *
На следующий день отец уехал. Прислал одну посылку, а потом растаял в пространстве. И вдруг в конце сентября неожиданно позвонил.
– Малинка? Ну здравствуй, это папа звонит.
– Папа? Папа Эдек? – крикнула я на всю квартиру.
– А тебе известен другой?
Естественно, нет.
– Как ты? Откуда ты звонишь? Дать тебе маму или Ирека?
– Нет. Я с тобой хотел поговорить.
Я почувствовала, как у меня перехватило горло.
– Ты где сейчас?
– У себя. Значит, в Германии, в Гамбурге, – уточнил он. – Слушай, Малинка, я буду краток, потому как счетчик стучит.
– Слушаю, папа.
– Понимаешь, я купил себе видео и…
– Поздравляю, – вмешалась мама с другого аппарата.
Отец не сразу это понял: даже знакомые часто путают наши голоса.
– Да брось ты, ничего особенного, – ответил он. – Но понимаешь, доченька, инструкция написана на японском и на английском. Выпендрились, желтопузые. А я знаю только немецкий. Перед моим отъездом ты начала ходить на английский. И вот я подумал, может, ты покумекаешь там немножко.
Ответить я не успела. Мама опередила меня:
– И как там твои успехи?
– Прекрасно, – ответил он слишком поспешно и как-то слишком уверенно. – А что?
– А то, что найми себе переводчика и поторопись найти хорошего адвоката.
– Кто это? Кто? Малинка, это ты?
– Нет, голос правосудия.
– Лапушка… – простонал папа.
– Я засекла твой номер, – соврала мама, – и завтра звоню в Интерпол. Пусть они тебе напомнят, что у тебя двое детей.
– Ты меня Интерполом не пугай! – возмутился папа. – Я помню про детей. Но мне сначала надо было обжиться, заработать.
– На «полонез». Как же, помним. «Полонез», простор и свобода. Ни стыда у тебя, ни совести. Даже жалких десяти марок за пятнадцать лет не прислал. А у твоей дочки в праздники помолвка. Бедная сиротка.
– Мама, да какая я сирота! – запротестовала я.
– Вот именно, – подхватил отец, – я ведь жив, и я помню. Когда помолвка?
