Холод проникал все глубже под легкую не по сезону куртку. Сочившаяся кровь стекала теплой струйкой и сворачивалась, образуя грязные потеки.
Водитель отстегнул ремень и вылез в разбитое окно лежащей на боку машины. Белый снег, напитавшись дневным солнцем, серебрился под лучами высокой луны, освещая путь на верх. Хватаясь за обледенелые ветки, он поднялся из утопающего в снегу оврага на просёлочную дорогу и бесцельно брел пока яркий свет нестерпимой болью не разрезал его пополам.
– Братан, ты чего? Я же в метре от тебя остановился. Где тебя так приложило? – Суетился дальнобойщик возле лежащего на скользкой трассе еле дышащего тела.
– Я сюда пришел. – Безэмоционально ответил человек принимая помощь и безропотно садясь в кабину большой машины. Нестерпимо болела голова, тошнило и гипнотизирующая дорога накрывала своим серым полотном.
– Я тебя около больнички высажу. Доведу до крыльца, а дальше ты сам, лады? Я и так по времени, того, не укладываюсь. Начнут и меня мурыжить, а я что скажу? Время потеряю – премии лишат. – Все говорил и говорил суетливый дальнобойщик, слова, которого распадалась на звуки и тонули в ревущем двигателе.
Водитель остановился за пару домов от больницы и натянув капюшон чёрной куртки, помог пассажиру дойти до крыльца травмпункта, приоткрыл двери и крикнул: «Здесь человеку плохо!». Затем повернулся к завалившемуся к стене пассажиру и тихо произнёс: «Ну, бывай» и спешно удалился.
***
Колян, запрыгивая в кабину большегруза, еще раз огляделся по сторонам. Камер нигде не было. Он потом еще долго корил себя за отзывчивость, находя «за и против» своему поступку.
Время сейчас такое: хорошо подумать надо, прежде чем человечность проявлять. Не дай Бог, окочурится мужичек, а кто привел? Коля привел, а раз привел, то и приложил милого. Сбил на дороге и доставил до дверей, а затем труханул и ноги. С другой стороны, а чего ему «ласты клеить», сам, как никак, шел. И так спасибо мне, добросердечному, остановился, подвез. А что взамен? Одни нервы. Вон сидушку мне уляпал. Первым делом стереть бы надо. Вроде и доброе дело сделал, а чувствую себя как разбойник-рецидивист. Не правильно это все, не правильно.
Доехав до места назначения, он погрузился в бумаги, потом долго отсыпался перед следующим рейсом и забыл о ночном приключении как сне, выветривающимся из памяти вместе с первыми лучами солнца.
***
«Кого принесло?» – подумала Марья Ильинична, приподнявшись с кресла и, никого не увидев через регистрационное окно, опять погрузилась в вечерние новости.
– Маш, у вас там человечек к крыльцу примерз, а вы ни сном. – Басил Евгений Александрович, привезя очередного «везунчика» со сломанными конечностями. Гололед добавлял работы к рутинной бытовухе со сломанными носами и неуемными сорванцами, прыгающими в сугробы с любых возвышенностей.
– Где? Ох тыж, не показалось значит. – Выбежала она на улицу в одном халате, коря себя за проявленную ранее пренебрежительность.
Тут же были вызваны санитары, доставившие неизвестного посетителя с пустыми глазами в смотровую. На все стандартные вопросы он не реагировал, лишь смотрел, изредка моргая, в темное окно кабинета.
– Псхический. – Заключила Клавдия Ивановна, натиравшая пол вокруг капающих ботинок неизвестного.
– Выясним. – Ответил ей молодой доктор.
Немного повозившись около пациента, он сделал ряд назначений. Потом позвонил куда следует и отправил его в реанимацию.
– Психический? – Подловила Клавдия Ивановна доктора в коридоре, делая вид, что натирает блестящий пол.
– Извини, Клавдия Ивановна, не до тебя сейчас.
Операция длилась долго. Гематома сдавила соседние ткани и теперь медленно покидала облюбованное место.
Смотря через дверное стекло на Молчуна, так окрестила уборщица ночного пациента, она понимала, что проиграла. Травмированный. Хотя одно другого не исключает, сделала она вывод и отправилась домой с ночной смены.
***
Молчун быстро шел на поправку, но память не возвращалась. Никто не искал его, и полиция разводила руками, мол будем ждать.
Молчун часами стоял у окна и смотрел с восьмого этажа на мелькающие внизу машины и неспешных людей, абсолютно не понимая кто он среди них и где его место в этом людском потоке.
Он помнил, что вылез из машины. Помнил, что шел и помнил дальнобойщика, но ничего до.
Сколько не пытался опер подвести его к аварии с большегрузом, Молчун уверенно отрицал последнее: «Он помог!».
Информации об аварии не поступало, в розыск с похожими на Молчуна приметами никто не подавал. Словно появился он из неоткуда и абсолютно никто не нуждался в этом человеке.
Отсутствие медицинского полиса не позволяло держать Молчуна дольше положенного, но молодой доктор извернулся и все делал записи, задавая Молчуну различные вопросы.
– Я о тебе статью напишу, хорошо? – Постоянно спрашивал он Молчуна.
– Хорошо. – Отвечал последний и вновь впадал в свое пустое состояние.
***
Пустота давила как большой воздушный шар материала. Она мешала двигаться и чувствовать мир. Молчун водил ладонью по шершавым стенам и ничего не ощущал, определяя лишь твердость и мягкость предмета, но мозг и здесь изредка обманывал его, словно глумился над сломанными датчиками искореженного тела.
