Сердце бешено стучало в горле, пока они одевались, переглядываясь и смеясь, все еще в хмелю неожиданного сближения. Бросали друг на друга взгляды, в которых читался вопрос: что теперь? Это было что-то значимое или минутный порыв?
Зимнее, пронзительно высокое, неожиданно чистое от облаков ночное небо с яркой луной встретило их у выхода. Блестели рассыпанными бриллиантами сугробы, переливались отяжелевшие от снега ветви на елочках, в свете фонарей и новогодних огней зима прошла щедро разбрасывая необъятные свои богатства, осеребрила ветви на деревьях, прикрыла грязь, замела и скрыла все ненужное под пылью алмазов.
- Я провожу тебя до дома.
- Это далеко.
- Это неважно.
Да. Действительно. Чем дальше, тем лучше. Они стояли в переполненном метро, и только иногда он наклонялся к ее уху, чтобы что-нибудь спросить или сказать. Закрыв глаза, она представляла, что никого вокруг больше нет. Джулио крепко держался за поручни, обнимал за плечи, если ее качало: но не за талию. Они по-прежнему говорили много, но, встречаясь глазами, спешили отвести их вновь.
Неудобные вопросы преследовали обоих. Он принял решение, выходя на ее станции. Она сомневалась еще весь путь от метро до дома. Сердце так колотилось, что даже дышать мешало. Украдкой она хватала ртом холодный воздух в надежде остудить и замедлить чечетку в груди.
- Мы пришли.
Около подъезда она повернулась к нему, он провел рукой по своей щеке, словно пытаясь сгладить неловкость, улыбнулся так, что руки опустились: сопротивление бесполезно.
- Я провожу тебя до двери, мало ли, вдруг там в подъезде сидит маньяк?
Она должна была сказать: «Нет, спасибо, маньяков не держим». А сама сказала: «Наша консьержка еще тот маньяк». И они вошли в подъезд. В лифте она отчаянно придумывала, как попрощаться. Придумала очень хорошее.
Они вышли на ее этаже, она повернулась сказать: «Спасибо, Джулио, спокойной ночи и до завтра, напиши мне, как доедешь до отеля. Может, тебе вызвать такси?»
Но в этот момент лампочка на площадке с треском лопнула прямо над ними.
В темноте он прижал ее к стене, словно закрывая собой от возможной опасности. Света вдруг почувствовала его тело так близко от себя, что голова закружилась. Она так долго была одна, что уже только аромат его одеколона сводил с ума. Прижавшись к ней, Джулио что-то шептал, слегка касаясь губами ее уха, но слова слились в шум и рокот. Она задыхалась от бури внутри, крепко вцепившись в его пальто, отчаянно тонула в горячем и мятежном океане желания.
Когда он перебирал ее кудри, прикасался к ней, когда пальцы то тут, то там ласкали ее кожу, она не чувствовала опоры, ее словно срывало с якоря, и только его руки обозначали границы. Не давали упасть, держали, обнимали, прижимали к себе. Ее тянуло к нему так сильно, что желание перекрывало голос разума. Сильнее всего на свете, она хотела расстегнуть ремень его брюк, затащить его в прихожую, заняться любовью тут же, в спешке, умирая от нетерпения, изнемогая от острой необходимости стать с ним одним целым, почувствовать тяжесть его тела на себе, как его пальцы крепко держат ее за бедра, как он ритмично двигается в ней.
Но она не шевелилась, словно загипнотизированная хриплым голосом и итальянской речью, она плохо понимала, что он шептал ей на ухо, но от этого шепота все тело покалывало от удовольствия и нега охватывала ее волнами, которые повторяли его музыкальные интонации. Внизу живота все наливалось тягучей тяжестью, болью желания, от которого подкашивались ноги. Когда он вот так ласкает, чуть прикасаясь, но давая понять, что все это может стать настойчивее, чувственнее, нет сил сопротивляться. Да и зачем?
- Аморе, - шептал он, - снежная, ледяная и горячая моя. Лана… Как бы мне хотелось оказаться в твоих объятьях, целовать, пересекая границы одежды, ломать замки и застежки, срывать все, что разделяет нас, отбрасывать прочь. Но ты не простишь меня за это, завтра ты не простишь себе своей страсти.
Потянув за язычок молнии, он медленно расстегнул на ней дубленку, рука скользнула под нее, в тепло, ладонь любовно повторила волну от груди до талии и задержалась на бедре.
Он пробегал поцелуями по подбородку, шее, щекам, губам. Его язык ласкал, щекотал, дразнил. Когда он нашел силы отпустить ее, девушка была пьяна от его слов и ласк, и ему было сложно не поддаться пульсу желания, с каждой минутой все больше нарастающего, секундными ударами рвущемуся на волю. Но он нашел в себе силы улыбнуться, прошептать ей на ухо спокойной ночи, удостовериться, что она, хоть и не сразу, попала в замок ключом и вошла в квартиру. Какое-то время оба замерли по обе стороны от двери, умоляя другого опомниться, ворваться к ней, выскочить к нему. Он сжал с силой перчатки в руке, глубоко вздохнул, и, с трудом переставляя ноги, пошел прочь. В паху все болело от неудовлетворенной страсти, Джулио вышел во двор и, недолго думая, упал в высокий, почти в рост человека, сугроб в надежде, что холод немного облегчит страдание.
- Новый год еще не наступил, а они уже пьяные валяются, - зло прошипела тетка с собакой, проходя мимо.
Джулио мало что понял, кроме того, что его поведение не одобряют. Он засмеялся над собой, над теткой, над всей ситуацией. Уткнул пылающее лицо в снег. Что же ты наделал, Джулио… Конспиратор из тебя хреновый. Где твой опыт? Как новичок на первом задании, ты был в шаге от провала. Пусть и самого соблазнительного из всех, что представали пред тобой в последнее время.
