– Проклятые!
– Нет.
– Говорю тебе, они прокляты!
– Не более, чем все Пелопиды.
– Месяц назад я бы с тобой согласился. Но не теперь, после убийства.
– Наш отец тоже убивал родичей. Его очистили, и ничего не случилось. Это не проклятие, брат. Это будни семей, подобных нашей.
– Это проклятие, брат. От него не очистишь.
– Что ты хочешь сказать?
– Есть люди, от которых лучше держаться подальше.
– Ты предлагаешь мне выгнать гостей, попросивших убежища?
Алкей Персеид, басилей Тиринфа, сдвинул брови. «Да, предлагаю,» – ясно читалось в его молчании. Эхо непроизнесенных слов повисло в зале. Мигнула лампада, как от порыва ветра. Качнулись на стенах тени, словно в попытке обрести собственную жизнь. Поколебались – и замерли, осознав тщету усилий.
– Я не нарушу закон гостеприимства.
В подтверждение сказанного Электрион Персеид плеснул вином в сторону порога – Зевсу-Фиксию[2] – и отхлебнул из кубка. Год назад, при полном одобрении знати, жрецы Микен, где правил Электрион, возложили на его голову венец ванакта. С тех пор средний из трех сыновей Персея Горгоноубийцы взял за правило при любом удобном случае намекать на волю своего божественного деда. То, что владыка Олимпа приходится дедом далеко не ему одному, Электриона волновало мало. У Громовержца уйма сыновей, еще больше – внуков. Герои, чудовища, сосуды благородства и подлости… Но ванакт среди них один! Лишь он, Электрион Микенский, по праву осенен Зевесовой эгидой.
– Тебе не придется его нарушать. На твоих гостях – кровь брата.
– Что с того?
– Ты вправе отказать им. Никто тебя не осудит.
– И это говоришь ты, Алкей?! – возмущение Сфенела, младшего из Персеидов, дышало искренностью. – Сыновья Пелопса – родные братья твоей жены. И моей, кстати, тоже, если ты вдруг забыл. Не настолько близкое родство, чтоб оно помешало нам очистить просящих. Но и не настолько дальнее, чтобы мы отнеслись к ним, как к чужим.
– Да хранят нас Мойры от таких родственничков…
– Опасаешься?
– Да.
– Правильно делаешь, – Сфенел выдержал жесткий, испытующий взгляд старшего брата. Будто копье щитом встретил. – Ты прибереги свою опаску для лучшего случая. Эти двое – не угроза.
Электрион кивнул с одобрением. Вклиниваться не стал, давая возможность Сфенелу развить мысль. Язык у парня подвешен хорошо – не отнимешь. Пусть старается.
– Не скажи, брат.
– А я все же скажу. Зря трясешься, Алкей. Проклятие Пелопидов, говоришь? Проклятие на них, мы ни при чем. Не очистить от него, говоришь? И не надо. От крови – очистим, а проклятие – чужая забота. Нам-то чего беспокоиться?
– Бедняга Хрисипп тоже вряд ли беспокоился – по малолетству. Пока эти двое его в Аид не отправили.
В разговоре Персеиды тщательно избегали называть опасных гостей по именам. «Сыновья Пелопса, родичи, эти двое…» Имя значило больше, чем просто набор звуков. Произнеси вслух – обернется молнией.
– Ха! Хрисипп – тоже Пелопид. Значит, и он – проклятый. Одни проклятые убили другого. Нам-то что за дело?
– Ты сам напомнил мне о наших женах. Моя Лисидика, твоя Никиппа – кто они?
Сфенел расхохотался:
– Женщины! И, замечу, вполне бойкие.
– Дочери Пелопса, – отверг шутку Алкей. – Значит, дети наши тоже Пелопиды.
– Ты вечно осторожничаешь, брат, – не выдержал Электрион. Всем мощным телом он подался вперед. Охристый свет лампады заиграл на скулах микенца. – Сегодня ты превзошел себя. Далось тебе это проклятие!
– Оно не хворь, – поддержал Сфенел, – чтоб перекинуться на наших детей! Проклятие или есть, или его нет. Да хоть сотня Пелопидов заявись к нам очищаться!
Окажись в мегароне странник-рапсод – сложил бы героическую песнь, уподобив семейный совет Персеидов совещанию богов перед великой битвой. Еще не повержены древние титаны во главе с Кроном-Временщиком. Еще те, кого позже назовут Олимпийцами, собираются тайком – обсудить грядущее сражение:
Ликом и статью подобен Владыке Аиду, из братьев
Старший, лоб хмурил Алкей Тиринфянин, на тронос
Крепкий воссев и кручинясь великой кручиной.
Смелые речи держал, осуждая его осторожность,
Электрион, средний брат, Посейдону Морскому подобный,
Сам не колеблясь, но твердь колебать уж готовый всемерно.
К действиям всех побуждал, самый юный и сердцем горячий,
